Но не одна война должна была возродить польский народ и поднять его из продолжительного хаоса. В то самое время, когда события на севере приучали его к военной дисциплине, во всем народе проявилось движение, стремившееся к более сильной дисциплине в области ума и духа. В тот момент, когда Баторий всходил на польский трон, реформации, некогда потрясшая всю Европу, уже падала и достигла решительного преобладания или могла еще рассчитывать на победу только в северной Германии, в Англии и в скандинавских государствах. Проигравши свое дело в Польше, не достигши своей цели, она перестала быть положительным политическим фактором и в силу того самого все более становилась причиной расстройства и общей анархии. Это очень легко будет понять, если только мы вспомним, что протестантизм не
требовал и не создал себе той самостоятельности, какою обладала католическая церковь, но весь свой быт и учреждения основывал на тесной связи с государством и его правительственной властью. Где эта власть оттолкнула его от себя, где он не успел силой принудить государя к народной церкви, там он неизбежно обращался против этой власти. Для него сделалась бедствием полная свобода вероисповедания, объявленная в религиозной конфедерации 1573 года, так как она затруднила ему организацию и создание церковной власти и облегчила разделение на различные секты, среди которых вскоре видное место заняли ариане. Протестантизм охватывал уже только меньшинство народа и, распавшись на множество сект, взаимно боровшихся друг с другом, пустился в мелочные догматические споры и нередко создавал удивительные теории даже на политическом поприще. Сторонники его, видя, что их ряды редеют с каждым днем, возгорались тем большей страстью, начали тревожно хлопотать о сохранении своего положения и, вместо того, чтобы, как прежде, стремиться к усилению правительства, старались ослабить его, чтобы оно своей силой не сделалось им опасным. Теперь дошла очередь до католичества и тот самый католицизм, который в средние века был стражем общественной свободы, но вместе с тем во времена своего расстройства и стражем политического своеволия, теперь, возродившись на тридентском соборе и вступив в решительную борьбу с реформацией, решил показать, что он еще лучше реформации сумеет быть положительным политическим деятелем в деле создания нового государства и основой новой, сильной монархической власти. Так его с первой минуты и понял Баторий и решил воспользоваться им для восстановления дисциплины в народе, для
возвращения Польше сильной королевской власти. Он не думал об употреблении насильственных средств против иноверцев, так как они пользовались еще в Польше слишком большой силой, а религиозная веротерпимость пустила слишком глубокие корни в умах народа, чтобы можно было осмелиться уничтожить ее ради политических целей. Если бы он и покусился на это, то не нашел бы себе поддержки, так как католическое большинство не обладало еще достаточной религиозной ревностью для того, чтобы под этим лозунгом возмущать, внутренний мир и нарушать основной закон о согласии различающихся в вере обывателей. Поэтому Баторий неуклонно держался религиозной конфедерации 1573 года, но поддерживал католицизм в пределах этого основного закона, заставляя его побеждать силой убеждения.
Кто же должен был одержать эту победу? Во всяком случае не епископы. Это были, правда, уже другие люди, чем во времена Сигизмунда Августа, но новый припас Карнковский, искусный защитник шляхетских вольностей, и епископы: Кромер, Юрий Радзивилл, Соликовский, Мышковский, не перестали быть можновладцами, которые, хотя готовы были поддерживать католицизм, но главных своих лавров искали на политической арене и, заботясь о коренной основе своего положения, о доходах и имениях, собрались в 1577 году на Петрковский синод и принимая постановления тридентского собора, подняли громкий протест против запрещения этим собором соединения нескольких бенефиций. Борьбы с реформацией не могло предпринять и низшее светское духовенство, так как оно не обладало необходимым для этого образованием или по крайней мере необходимой дисциплиной. Однако еще при Сигизмунде Августе с иноверцами боролся известный своим талантом и образованием Станислав Оржеховский, разбивая выставленную реформационной шляхтой программу во многих сочинениях, написанных преимущественно по способу платоновских диалогов (Romowa okolo Exekucyej, 1563. Quincunx t. j. wzor Korony polskиej 1564. Policya Krolewstwa Polstiego), и первый в Польше после реформации прославил политическую силу католической церкви. Но Оржеховский, человек беспокойной души, слишком резко восхвалял нетерпимость, чтобы не возбудить к ней отвращения, если не в священнике, то в шляхтиче, вел открытую соблазнительную борьбу с собственным епископом, женился на Магдалине Хелмской и обнародовал открытое письмо к папе против безбрачия священников.
Для борьбы с реформацией Польша должна была приобрести, воспитать себе молодых бойцов, которые подчинялись бы монашеской дисциплине, отличались просвещением и вместе примерной жизнью, которые хорошо бы знали народ и умели считаться с его умственным настроением. Таких бойцов воспитал для Польши орден иезуитов, возникший в Испании, организованный на основаниях испанского абсолютизма, сильный безусловным повиновением своим начальникам, отличавшийся наукой, сконцентрировавшейся вокруг Тридентского собора, и одушевленный верой, пробудившейся на этом соборе иезуитов ввел в Польшу кардинал Гозий (в Браунсберг в 1564 году), а стараниями других, убежденных им епископов иезуитские коллегии еще в последние годы царствования Сигизмунда Августа возникли в Пултуске, Вильне и Познани. Наиболее способная и образованная польская молодежь толпами бросилась в новый орден, иезуиты, как Скарга, Вуек, Гербест, Варшевицкий, Латерна могли уже помериться силами с предводителями иноверцев, Воланом, Социном, Гличнером и Григорием из Жарновца, могли отнимать у них адептов, как при дворах Ходкевичей и Радзивиллов, так и в многочисленных шляхетских домах и хатах. Протестанты создали польский литературный язык, католики теперь воспользовались им для католицизма. Рядом с протестантскими библиями и отчасти при их помощи возникла польская католическая библия Леополита (1561 г.), а впоследствии еще лучшая, переведенная чисто классическим языком, библия кс. Якова Вуйка (1593 и 1599 г.).
С той минуты, когда польское общество после долгого колебания решительно склонилось в значительном своем большинстве на сторону католической церкви, окончились и тот хаос и беспомощность, какие господствовали до тех пор в деле общественного образования и учебных заведений. Католики и протестанты с энтузиазмом принимаются за основание школ своего вероисповедания. Всякая иезуитская коллегия представляет вместе с тем и школу и с каждым годом возникают новые коллегии: в Ярославе, Несвиже, Дерпте, Луцке, Гданске, Калише, Львове и т.д. Но наряду с ними возникают и процветают многочисленные и славные школы в имениях протестантов, особенно в Панчове и Ракове (ариан), в Белжицах, Козьминке, Лешне, Вильне, Кейданах и Слуцке (кальвинистов и моравских братьев), во Всхове, Боянове, Торне и Гданске (лютеран). Во всех этих школах, как католических, так и протестантских, организованных почти одинаково, молодежь получала общее энциклопедическое образование (как в гимназиях), основанное преимущественно на изучении древних языков (особенно у протестантов) и их литературы, в некоторых школах сообщались и кое-какие юридические знания, для молодежи же, посвящавшей себе духовному званию, открывались особые курсы философии и теологии. В образованных учителях и в учебных пособиях не было недостатка, наблюдение над иезуитскими школами находилось в руках начальников ордена (ректоров, провинциалов, генерала), наблюдением же над протестантскими школами занимались их многочисленные синоды и власти. Но наилучшее наблюдение обеспечивалось благотворным соперничеством протестанских и католических школ, благодаря которому народное просвещение достигло высшего своего апогея, распространилось, как никогда раньше, и на низшие слои народа и, что составляет величайшую его заслугу, пробилось на широкое пространство востока, неся с собой полонизацию и культуру.
Наиболее существенной однако и характерной чертой тогдашнего просвещения и литературы, называемой литературой золотого века, было разрешение великой культурной задачи. Последнюю породил сто лет назад гуманизм, который воскресил классический, языческий мир и заполонил им временно христианский элемент новой цивилизации. Реформация восстала насильственным образом за право этого последнего, боролась с его помощью и ради его защиты, но не сумела гармонически соединить и примирить его с классическим элементом. Только теперь истинные сокровища древнего просвещения поместили на христианской основе и научились пользоваться ими не ради слепого подражания, не ради нарушения основного христианского взгляда, который после многих переворотов одержал славную победу, но для углубления и обогащения знания, для выработки формы, для облагораживания и возвышения чувства и воображения. Это направление просвещения приобрело новую силу благодаря тому, что сумело привиться на народной почве, что, пользуясь народным языком, оно развивалось и действовало в народном духе. В польской литературе оно приобрело себе наиболее яркого представителя в поэте из Черного леса, Яне Кохановском. В его сочинениях нет той религиозной ревности той политической жилки, которая так ясно отличает Рея из Нагловиц, но в его песнях и элегиях, в его переводе псалмов, в его феноменальной для того времени драме «Отправление послов» нас поражает внутреннее спокойствие человека, сумевшего гармонически соединить боровшиеся до тех пор между собою элементы, мастерское соединение прекрасной формы и богатой мысли, свобода слова, классическая простота и вместе с тем глубина чувства и воображения. Тот, кто сумел без анахронизмов вывести на сцену факт, взятый из Троянской войны, две тысячи лет спустя после падения древнего просвещения и искусства, проник в самую глубину его, тот, кто был в состоянии создать произведение, напоминающее лучшие образцы Софокла, на польском языке, еше так недавно сделавшимся литературным, владел этим языком, как никто, но тот, кто успел влить в эти формы польский дух, кто сумел воспользоваться в них всеми культурными завоеваниями своего народа и в глубоком взгляде на них возвыситься до пророчества, к сожалению, как мы видим теперь, истинного, являлся настоящим художником. Поэтому сочинения Кохановского сделались школой для потомков, воспитывали поколения и обеспечили победу тому направлению, которое, примиряя возродившуюся древнюю науку с христианством, создавало новую и прочную основу для просвещения народа и, неразрывно соединяя его с Западом, давало ему возможность смелого и решительного развития.
Но действительно ли была достаточна система образования, развивавшегося на этой основе, действительно ли она заключала в себе условия прочности и развития, это другой вопрос. Нет и нет, отвечает история. Прежде всего недоставало высших школ, недоставало университетов, в которых наука могла бы самостоятельно и свободно развиваться и упрочиваться. В краковском университете снова выступило несколько людей нового направления, особенно Яков Гурский, появились попытки реформы, которые король усердно поддерживал, но для решительной реформы у него не было ни возможности, ни времени. Канцлер Батория сознавал настоятельную нужду и старался удовлетворить ей основанием юридическо-медицинской академии, но основанная Яном Замойским в 1595 году в Замостье академия вследствие отсутствия надлежащих средств не приобрела себе особенно большого значения и могла только удовлетворят гордость знатного пана своим именем. Людей с общим образованием, на все способных было в Польше даже с избытком, но зато в основательно образованных естественниках, врачах, техниках и юристах все более ощущался недостаток, так как мало кто имел возможность, охоту и средства, чтобы образовываться заграницей в этих специальных отраслях знания и искусства. Сыновья знатных панов, отправляясь за границу, искали там обыкновенно только общего образования и светского блеска.
Существовавшие Польше школы, основанные и поддерживаемые разными религиозными вероисповеданиями, должны были прежде всего и служить целям церкви и только затем, на втором плане, целям просвещения. Каждая школа воспитывала возможно более ревностных сторонников своего вероисповедания, учила их презрению к другим, подготовляла к борьбе и посвящала обучению религии и церковным обрядам время и силы молодежи, доводя это до крайнего преувеличения. Но, тогда как школы протестантов, которые под влиянием растущего притеснения все более наполнялись враждой к народу и государству, вливали эту вражду в сердца и умы своих учеников, приготовляя из них материал для будущих нарушителей порядка в государстве и отступников от отечественного дела, иезуитские школы, побеждавшие благодаря поддержке правительства и большинства народа, держались иного направления. Несмотря на безусловную централизацию, составлявшую основу ордена иезуитов, последние приспосабливали направление своих школ к политическим условиям отдельных народов. Революционеры, доходившие до теории цареубийства там, где государь оказывался врагом католицизма, они в Польше безусловно поддерживали благоприятствовавшего им монарха, учили, что королевская власть происходит прямо от Бога, что религиозное своеволие порождает политические раздоры, что абсолютная монархия представляет из себя наилучшую форму правительства, в качестве таковой указанную и Священным писанием, и с церковной кафедры слышались слова, что Польша падает вследствие своего своеволия и предпочтения частных интересов, вследствие отсутствия правительства и неуважения к королевской власти. Не должен ли был Стефан Баторий поддерживать такое направление основанием иезуитских коллегий и школ? Основанные им на самой границе Речи Посполитой в Полоцке и Риге, он вместе с коллегией виленской в 1578 году возвышенной до значении академии, должны были путем распространения просвещения и католичества обеспечить эти границы для Польши и вместе с тем создать исходный пункт для дальнейшего движения на север.
требовал и не создал себе той самостоятельности, какою обладала католическая церковь, но весь свой быт и учреждения основывал на тесной связи с государством и его правительственной властью. Где эта власть оттолкнула его от себя, где он не успел силой принудить государя к народной церкви, там он неизбежно обращался против этой власти. Для него сделалась бедствием полная свобода вероисповедания, объявленная в религиозной конфедерации 1573 года, так как она затруднила ему организацию и создание церковной власти и облегчила разделение на различные секты, среди которых вскоре видное место заняли ариане. Протестантизм охватывал уже только меньшинство народа и, распавшись на множество сект, взаимно боровшихся друг с другом, пустился в мелочные догматические споры и нередко создавал удивительные теории даже на политическом поприще. Сторонники его, видя, что их ряды редеют с каждым днем, возгорались тем большей страстью, начали тревожно хлопотать о сохранении своего положения и, вместо того, чтобы, как прежде, стремиться к усилению правительства, старались ослабить его, чтобы оно своей силой не сделалось им опасным. Теперь дошла очередь до католичества и тот самый католицизм, который в средние века был стражем общественной свободы, но вместе с тем во времена своего расстройства и стражем политического своеволия, теперь, возродившись на тридентском соборе и вступив в решительную борьбу с реформацией, решил показать, что он еще лучше реформации сумеет быть положительным политическим деятелем в деле создания нового государства и основой новой, сильной монархической власти. Так его с первой минуты и понял Баторий и решил воспользоваться им для восстановления дисциплины в народе, для
возвращения Польше сильной королевской власти. Он не думал об употреблении насильственных средств против иноверцев, так как они пользовались еще в Польше слишком большой силой, а религиозная веротерпимость пустила слишком глубокие корни в умах народа, чтобы можно было осмелиться уничтожить ее ради политических целей. Если бы он и покусился на это, то не нашел бы себе поддержки, так как католическое большинство не обладало еще достаточной религиозной ревностью для того, чтобы под этим лозунгом возмущать, внутренний мир и нарушать основной закон о согласии различающихся в вере обывателей. Поэтому Баторий неуклонно держался религиозной конфедерации 1573 года, но поддерживал католицизм в пределах этого основного закона, заставляя его побеждать силой убеждения.
Кто же должен был одержать эту победу? Во всяком случае не епископы. Это были, правда, уже другие люди, чем во времена Сигизмунда Августа, но новый припас Карнковский, искусный защитник шляхетских вольностей, и епископы: Кромер, Юрий Радзивилл, Соликовский, Мышковский, не перестали быть можновладцами, которые, хотя готовы были поддерживать католицизм, но главных своих лавров искали на политической арене и, заботясь о коренной основе своего положения, о доходах и имениях, собрались в 1577 году на Петрковский синод и принимая постановления тридентского собора, подняли громкий протест против запрещения этим собором соединения нескольких бенефиций. Борьбы с реформацией не могло предпринять и низшее светское духовенство, так как оно не обладало необходимым для этого образованием или по крайней мере необходимой дисциплиной. Однако еще при Сигизмунде Августе с иноверцами боролся известный своим талантом и образованием Станислав Оржеховский, разбивая выставленную реформационной шляхтой программу во многих сочинениях, написанных преимущественно по способу платоновских диалогов (Romowa okolo Exekucyej, 1563. Quincunx t. j. wzor Korony polskиej 1564. Policya Krolewstwa Polstiego), и первый в Польше после реформации прославил политическую силу католической церкви. Но Оржеховский, человек беспокойной души, слишком резко восхвалял нетерпимость, чтобы не возбудить к ней отвращения, если не в священнике, то в шляхтиче, вел открытую соблазнительную борьбу с собственным епископом, женился на Магдалине Хелмской и обнародовал открытое письмо к папе против безбрачия священников.
Для борьбы с реформацией Польша должна была приобрести, воспитать себе молодых бойцов, которые подчинялись бы монашеской дисциплине, отличались просвещением и вместе примерной жизнью, которые хорошо бы знали народ и умели считаться с его умственным настроением. Таких бойцов воспитал для Польши орден иезуитов, возникший в Испании, организованный на основаниях испанского абсолютизма, сильный безусловным повиновением своим начальникам, отличавшийся наукой, сконцентрировавшейся вокруг Тридентского собора, и одушевленный верой, пробудившейся на этом соборе иезуитов ввел в Польшу кардинал Гозий (в Браунсберг в 1564 году), а стараниями других, убежденных им епископов иезуитские коллегии еще в последние годы царствования Сигизмунда Августа возникли в Пултуске, Вильне и Познани. Наиболее способная и образованная польская молодежь толпами бросилась в новый орден, иезуиты, как Скарга, Вуек, Гербест, Варшевицкий, Латерна могли уже помериться силами с предводителями иноверцев, Воланом, Социном, Гличнером и Григорием из Жарновца, могли отнимать у них адептов, как при дворах Ходкевичей и Радзивиллов, так и в многочисленных шляхетских домах и хатах. Протестанты создали польский литературный язык, католики теперь воспользовались им для католицизма. Рядом с протестантскими библиями и отчасти при их помощи возникла польская католическая библия Леополита (1561 г.), а впоследствии еще лучшая, переведенная чисто классическим языком, библия кс. Якова Вуйка (1593 и 1599 г.).
С той минуты, когда польское общество после долгого колебания решительно склонилось в значительном своем большинстве на сторону католической церкви, окончились и тот хаос и беспомощность, какие господствовали до тех пор в деле общественного образования и учебных заведений. Католики и протестанты с энтузиазмом принимаются за основание школ своего вероисповедания. Всякая иезуитская коллегия представляет вместе с тем и школу и с каждым годом возникают новые коллегии: в Ярославе, Несвиже, Дерпте, Луцке, Гданске, Калише, Львове и т.д. Но наряду с ними возникают и процветают многочисленные и славные школы в имениях протестантов, особенно в Панчове и Ракове (ариан), в Белжицах, Козьминке, Лешне, Вильне, Кейданах и Слуцке (кальвинистов и моравских братьев), во Всхове, Боянове, Торне и Гданске (лютеран). Во всех этих школах, как католических, так и протестантских, организованных почти одинаково, молодежь получала общее энциклопедическое образование (как в гимназиях), основанное преимущественно на изучении древних языков (особенно у протестантов) и их литературы, в некоторых школах сообщались и кое-какие юридические знания, для молодежи же, посвящавшей себе духовному званию, открывались особые курсы философии и теологии. В образованных учителях и в учебных пособиях не было недостатка, наблюдение над иезуитскими школами находилось в руках начальников ордена (ректоров, провинциалов, генерала), наблюдением же над протестантскими школами занимались их многочисленные синоды и власти. Но наилучшее наблюдение обеспечивалось благотворным соперничеством протестанских и католических школ, благодаря которому народное просвещение достигло высшего своего апогея, распространилось, как никогда раньше, и на низшие слои народа и, что составляет величайшую его заслугу, пробилось на широкое пространство востока, неся с собой полонизацию и культуру.
Наиболее существенной однако и характерной чертой тогдашнего просвещения и литературы, называемой литературой золотого века, было разрешение великой культурной задачи. Последнюю породил сто лет назад гуманизм, который воскресил классический, языческий мир и заполонил им временно христианский элемент новой цивилизации. Реформация восстала насильственным образом за право этого последнего, боролась с его помощью и ради его защиты, но не сумела гармонически соединить и примирить его с классическим элементом. Только теперь истинные сокровища древнего просвещения поместили на христианской основе и научились пользоваться ими не ради слепого подражания, не ради нарушения основного христианского взгляда, который после многих переворотов одержал славную победу, но для углубления и обогащения знания, для выработки формы, для облагораживания и возвышения чувства и воображения. Это направление просвещения приобрело новую силу благодаря тому, что сумело привиться на народной почве, что, пользуясь народным языком, оно развивалось и действовало в народном духе. В польской литературе оно приобрело себе наиболее яркого представителя в поэте из Черного леса, Яне Кохановском. В его сочинениях нет той религиозной ревности той политической жилки, которая так ясно отличает Рея из Нагловиц, но в его песнях и элегиях, в его переводе псалмов, в его феноменальной для того времени драме «Отправление послов» нас поражает внутреннее спокойствие человека, сумевшего гармонически соединить боровшиеся до тех пор между собою элементы, мастерское соединение прекрасной формы и богатой мысли, свобода слова, классическая простота и вместе с тем глубина чувства и воображения. Тот, кто сумел без анахронизмов вывести на сцену факт, взятый из Троянской войны, две тысячи лет спустя после падения древнего просвещения и искусства, проник в самую глубину его, тот, кто был в состоянии создать произведение, напоминающее лучшие образцы Софокла, на польском языке, еше так недавно сделавшимся литературным, владел этим языком, как никто, но тот, кто успел влить в эти формы польский дух, кто сумел воспользоваться в них всеми культурными завоеваниями своего народа и в глубоком взгляде на них возвыситься до пророчества, к сожалению, как мы видим теперь, истинного, являлся настоящим художником. Поэтому сочинения Кохановского сделались школой для потомков, воспитывали поколения и обеспечили победу тому направлению, которое, примиряя возродившуюся древнюю науку с христианством, создавало новую и прочную основу для просвещения народа и, неразрывно соединяя его с Западом, давало ему возможность смелого и решительного развития.
Но действительно ли была достаточна система образования, развивавшегося на этой основе, действительно ли она заключала в себе условия прочности и развития, это другой вопрос. Нет и нет, отвечает история. Прежде всего недоставало высших школ, недоставало университетов, в которых наука могла бы самостоятельно и свободно развиваться и упрочиваться. В краковском университете снова выступило несколько людей нового направления, особенно Яков Гурский, появились попытки реформы, которые король усердно поддерживал, но для решительной реформы у него не было ни возможности, ни времени. Канцлер Батория сознавал настоятельную нужду и старался удовлетворить ей основанием юридическо-медицинской академии, но основанная Яном Замойским в 1595 году в Замостье академия вследствие отсутствия надлежащих средств не приобрела себе особенно большого значения и могла только удовлетворят гордость знатного пана своим именем. Людей с общим образованием, на все способных было в Польше даже с избытком, но зато в основательно образованных естественниках, врачах, техниках и юристах все более ощущался недостаток, так как мало кто имел возможность, охоту и средства, чтобы образовываться заграницей в этих специальных отраслях знания и искусства. Сыновья знатных панов, отправляясь за границу, искали там обыкновенно только общего образования и светского блеска.
Существовавшие Польше школы, основанные и поддерживаемые разными религиозными вероисповеданиями, должны были прежде всего и служить целям церкви и только затем, на втором плане, целям просвещения. Каждая школа воспитывала возможно более ревностных сторонников своего вероисповедания, учила их презрению к другим, подготовляла к борьбе и посвящала обучению религии и церковным обрядам время и силы молодежи, доводя это до крайнего преувеличения. Но, тогда как школы протестантов, которые под влиянием растущего притеснения все более наполнялись враждой к народу и государству, вливали эту вражду в сердца и умы своих учеников, приготовляя из них материал для будущих нарушителей порядка в государстве и отступников от отечественного дела, иезуитские школы, побеждавшие благодаря поддержке правительства и большинства народа, держались иного направления. Несмотря на безусловную централизацию, составлявшую основу ордена иезуитов, последние приспосабливали направление своих школ к политическим условиям отдельных народов. Революционеры, доходившие до теории цареубийства там, где государь оказывался врагом католицизма, они в Польше безусловно поддерживали благоприятствовавшего им монарха, учили, что королевская власть происходит прямо от Бога, что религиозное своеволие порождает политические раздоры, что абсолютная монархия представляет из себя наилучшую форму правительства, в качестве таковой указанную и Священным писанием, и с церковной кафедры слышались слова, что Польша падает вследствие своего своеволия и предпочтения частных интересов, вследствие отсутствия правительства и неуважения к королевской власти. Не должен ли был Стефан Баторий поддерживать такое направление основанием иезуитских коллегий и школ? Основанные им на самой границе Речи Посполитой в Полоцке и Риге, он вместе с коллегией виленской в 1578 году возвышенной до значении академии, должны были путем распространения просвещения и католичества обеспечить эти границы для Польши и вместе с тем создать исходный пункт для дальнейшего движения на север.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.