Ошибочная внешняя политика доводит Польшу до потери политического значения в Европе. (1608—1655 гг). Войны Сигизмунда III.

Пагубный компромисс, с помощью которого окончательно убит был бунт, уничтожал уважение к власти, заглушал в самом зародыше всякую мысль о внутренней реформе, от­куда бы она ни исходила, из шляхетских ли масс или от королевского трона, был признаком полного внутреннего расстройства, но во внешней политике он не произвел сперва ни застоя, ни какого-либо изменения. Польша сохранила свое значе­ние в Европе, могла еще усилить его и могла в этом уси­ленном значении, в своей внешней политике найти исходный пункт для своей внутренней реформы. Войны, веденные втечение последних двадцати лет, настолько уже приучили народ к военному ремеслу, что он не мог сразу удержаться в своем увлечении.
Бунт еще увеличил число элементов, которые искали в войне хлеба и занятия, а более здоровые умы в на­роде, видя, что им пресечены пути во внутренней политике, стремились в военном бешенстве потопить воспоминание об испытанном разочаровании и предчувствие близкого упадка. Польша была переполнена солдатами, превосходившими других и военной опытностью, и искусством, и мужеством своим, имела много знаменитых вождей и желала войн. Сигизмунд воспользовался этим и тотчас после подавления бунта, про­должая развивать свою прежнюю политику, вызвал войну на трех концах Речи Посполитой: с Москвой, Турцией и Шве­цией. Часто одновременно боролись со всеми тремя противниками и если с одним из них заключалось временное перемирие, то только для того, чтобы собрать и направить большие силы про­тив двух других.
Началось все с войны с Москвой. Прекращение династии, со­здавшей московское княжество, честолюбие и взаимное соперниче­ство бояр, с которыми не мог справиться новый, избранный в 1606 году царь Василий Шуйский, домашняя война Шуйского с вторым самозванцем Димитрием, которого поддерживали польские авантюристы, а Марина Мнишек признала чудесно спасенным первым Димитрием и своим мужем, все это привело Москву на самый край пропасти. Спасти ее от гибели могла только новая сильная династия, а так как среди общей смуты и зависти вельмож было неправдоподобным, чтобы та­кая династия могла выйти из среды самого московского народа, то Польша возымела намерение положить конец раздорам и посадить династию Ваз на троне царей. Этот план, к кото­рому призывали поляков сами московские бояре, открывал путь влиянию западной цивилизации на широкий север, прекращал дальнейшие кровопролитные войны между обоими государствами и должен был постепенно сблизить их между собой. Не все однако в Польше так понимали задачи польской политики по отношению к Москве. Значительная часть солдат видела в войне, единственно надежду на добычу, король же заботился главным образом о религиозной католической пропаганде, которую разжигали в нем иезуиты, пропаганде не политической, так как никакое правительство, хотя: бы и польское, установленное в Москве, не могло отречься от восточной церкви, составляв­шей наиболее крепкую связь и силу этого государства.
Едва началась война, как уже наступила минута важного, богатого неисчислимыми последствиями решения. Когда король осадил Смоленск, Жолкевский во главе шеститысячного поль­ского отряда разбил в 1610 году под Клушиным превы­шавшее его численностью войско Шуйского и поддерживавших его шведов, подошел без сопротивления к стенам Москвы, отогнал от них Димитрия Самозванца с Мариной и привлек на свою сторону поддерживавших их поляков. Тогда москов­ские бояре собрались в так называемую «думу», род сейма, свергли ненавистного Шуйского с трона, выбрали на его место царем молодого Владислава, сына Сигизмунда III, и, призвав Жолкевского в Москву, составили с ним условия избрания. Новый царь должен был уважать греческую церковь и права бояр, ввести польский принцип «neminem captivabimus», доста­вить Москве союз с Польшей и победить Дмитрия Само­званца. Шуйских выдали Жолкевскому. Посольство москов­ских бояр явилось в королевском лагере под Смоленском, прося себе в цари Владислава. Это была несомненно минута, решавшая судьбу Москвы, а вместе с ней и Польши. Сигизмунд безвозвратно пропустил ее. Условия, поставленные боярами, свобода греческой религии, показались ему неудобными для принятия, собственный сын в качестве московского царя не возбуждал в нем доверия в этом отношении. Таким образом, несмотря на заклинания Жолкевского, Сигизмунд от­правил боярское посольство ни с чем и решил завоевать Смоленск, оружием покорить Москву, самому сесть на её троне и силой открыть в нее доступ католической пропаганде. Но только первая часть предприятия удалась королю. В 1611 году Сигизмунд действительно взял Смоленск, в Москве вспых­нула страшная домашняя война, обессилившая всякое сопротивление внешним врагам, но король не торопился. Только когда польские войска, недовольные затягиванием жалованья, начали составлять конфедерации и возвращаться в Польшу, ко­роль Сигизмунд в 1612 году, пренебрегая неприятелем, дви­нулся с небольшой армией на Москву и, когда наконец оста­новился под её стенами, не застал уже во власти поляков. Польский гарнизон в Креме, осажденный народом, ко­торый под предводительством Минина и Пожарного грозно восстал в защиту своей независимости, должен был капитулировать. Таким образом Сигизмунд, пропустивший един­ственную удобную минуту, должен был со стыдом возвра­титься в Польшу, а на великом соборе в Москве в 1613 году провозгласили царем пятнадцатилетняго Михаила Рома­нова, находившагося в родстве по женской линии с царем Иваном. В 1616 году новый царь осадил Смоленск. Тогда Сигизмунд отправил Владислава с сильным войском под предводительством гетмана Ходкевича за московской короной, но было уже поздно. Смоленск был защищен, поляки взяли в 1617 году Дорогобуж и Вязьму, но московский народ не обратил более своих взоров на Владислава, оскорбленный в своих религиозных чувствах, он воспользовался польским натиском только для того, чтобы примирить свои внутренние несогласия и поставить новую династию Романовых, которая, организуя страну заново, должна была возобновить политику Иванов и с такой же настойчивостью, но большей проница­тельностью направить ее на Польшу. Сперва Михаил Романов, побежденный Владиславом и видя его уже под стенами Москвы, позволил склонить себя в 1618 г. только к шестнадцатилет­нему перемирию, на основании которого земли Северская, Черни­говская и Смоленская остались за Польшей.
Тем временем Польша должна была обратить внимание в другую сторону, так как приближалась минута, когда ей при­шлось заглянуть в глаза гиганту, перед которым дрожала тогда вся Европа, Турции. Война Польши с Турцией и теперь не имела непосредственной и неизбежной причины. Обе стороны немного могли выиграть в войне, не нарушали настолько ин­тересов друг друга, чтобы прибегать к кровавой борьбе, и потому с незапамятных времен находились в примерном мире. Причины разрыва вышли извне. Первую подавали казаки, от которых Турция терпела не меньше, чем Польша от татар. Казацкий гетман Конашевич, энергичнее всех поддержи­вавший с своим войском Владислава в его походах на Москву, в 1615 году сжег два главные торговые турецкие города на Черном море — Трапезунд и Синоп. Долгое время турки терпеливо терпели казацкие набеги, жаловались Польше, требо­вали их усмирения, грозили войной, но война оттягивалась, так как Польша не щадила обещаний и во свою очередь указывала на татар и громко требовала удержания их хищнических за­гонов. Второй причиной неудовольствия между Турцией и Польшей сделалась Валахия, страна, населенная небольшим, но испорчен­ным и диким народом, постоянно свергавшим своих госпо­дарей и приглашавшим своих соседей к вмешательству в его дела. Над ним по-очереди пользовались протекторатом Польша и Турция с видимым перевесом однако этой последней, польские паны совершали в эту страну самовольные, обыкно­венно грустно кончавшиеся походы, как Стефан Потоцкий в 1612 году, Михаил Вишневецкий и Самуил Корецкий в 1616 г. Таким образом тратились лучшие силы, которые, за­ключенные в рамки дисциплины и эксплуатируемые государством, могли обеспечить Польше берега Черного моря. Во все это вмешалась Австрия, горячо желавшая впутать своего союзника Сигизмунда в войну с Турцией и по крайней мере вре­менно обратить на Польшу турецкое могущество, всегда бывшее грозным для Габсбургов. Это ей вполне удалось. В Чехии вспыхнула именно тридцатилетняя война, в которой могуществу Габсбургов угрожали протестантские народы и государства, и Австрия могла потребовать от Сигизмунда помощи не для себя, но для католицизма. Заключивши уже в 1613 году с импера­тором Матвеем наступательный и оборонительный союз, Си­гизмунд и доставил ей эту помощь и тем отвлек от Ав­стрии её величайших врагов, Турцию и Швецию. Сперва король согласился только на набор польских солдат под габсбургские знамена. Восемь тысяч храбрых польских авантюристов под предводительством Лисовского явилось на призыв импе­ратора и двинулось против Бетлен-Габора, седмиградского князя, который во главе венгерской оппозиции и под опекой Турции начал кровавую борьбу с императором. Это было со стороны Польши открытым нарушением последнего мира, заключенного с Турцией в 1617 г. в Яруге и обязывавшего Польшу к нейтралитету относительно княжества Седмиградского и Молдавии. Чаша недоразумений переполнилась, вспыхнула война и первой её жертвой пал великий гетман Станислав Жолкевский в кровавой битве под Цецорой в 1620 г. Небольшое гетманское войско, не поддержанное во время подкреплениями, окруженное массами турок и татар и смешавшееся в последнюю минуту при переправе через Днестр благодаря переполоху и отсут­ствию дисциплины в некоторых отрядах, легло на полях Цецоры геройскою смертью. Это было как бы вступлением к дальнейшей борьбе. В следующем году перед бесчисленными басурманскими толпами, с самим султаном Османом I во главе выступившими на завоевание Польши, на полях Хотина стало тридцать две тысячи польского войска под предводитель­ством Карла Ходкевича с сорока тысячами казаков, над которыми начальствовал их славный атаман Конашевич Сагайдачный. Не будучи в состоянии устоять в чистом поле против численного перевеса неприятеля, поляки окопались в большом лагере и в течении сорока дней, отражая яростные нападения турок и делая на них постоянные вылазки, удерживались на поле битвы и наносили врагу значительный вред. Нельзя пред­ставить себе ничего великолепнее этих гигантских битв, в которых Польша у своей границы продиктовала непобедимой Турции, до сих пор, но не дальше! и принудила ее к возоб­новлению прежнего мира.
Из под Хотина однако польские войска должны были спе­шить сейчас же на север, в Лифляндию. Кирхгольмская по­беда, которой не воспользовались благодаря бунту Забржидовского, далеко не закончила войны со Швецией, которая еще два раза (в 1608 году и в 1617 году) возобновлялась среди московских и турецких войн и окончилась завоеванием нескольких кре­постей шведами и отнятием их поляками. С обеих сторон вели ее лениво, поляки — по недостатку сил, занятых в дру­гих местах, шведы — по отсутствию большого интереса, руко­водимые только желанием удержать Сигизмунда от интриг в Швеции и принудить его к окончательному отречению от шведской короны. Теперь однако положение изменилось. В мо­мент вспышки тридцатилетней войны на шведском троне сидел молодой и честолюбивый сын Карла IX, Густав Адольф, желавший как можно скорее вмешаться в эту войну для за­щиты северо-германских протестантов и строивший смелые планы о победе над Габсбургами и достижении императорской короны. Сигизмунд, союзник Габсбургов, титулованный шведским королем и постоянно думавший о возвращении утра­ченной короны, был для него грозным врагом, которого он должен был непременно устранить с дороги и принудить к отречению от титула и притязаний на шведский трон перед тем, как вмешаться в германские дела. Поэтому он собрал все свои силы и, пользуясь хотинской войной, в 1621 году на­пал на Лифляндию, завоевал Ригу и Динамюнде, вторгся в Курляндию, занял Митаву и, заключивши перемирие с гетманом Крыштофом Радзивиллом, предложил, как победитель, мир, лишь бы Сигизмунд отрекся от своих прав на швед­скую корону. Но Сигизмунд, поддерживаемый в своих пла­нах императором, для которого важно было занять Густава войной с Польшей и отвратить его от Германии, обольщаемый обещаниями на помощь испанского флота на Балтийском море, с еще большим упорством держался за свои права, гордо отверг мир и начал войну. Густав Адольф, согласившись с герцогом прусским, завоевал и занял королевскую Прус­сию, за исключением Гданска и Торна. Втечение следующих лет гетман Конецпольский поразил его, правда, несколько раз, именно в 1627 г. под Гаммерштейном, а в 1628 г. под Тшцяной, но не смог окончательно вытеснить его из Прус­сии. Выставленный Сигизмундом флот шведы уничтожили в 1628 г. и Густав Адольф, стоя в Пруссии, снова предложил мир, отдавая Польше Пруссию, Курляндию, Лифляндию и даже Эстонию. Под влиянием Франции, желавшей развязать руки Густаву и направить его против императора, начаты были пе­реговоры о мире. Польский народ негодовал на такую бесполезную и вредную для интересов Польши войну и так же, как и шведы, желал заключения прочного мира, но Сигизмунд и теперь не хотел отступиться от своего титула и прав на корону и вместо того, чтобы принять почетный мир, едва со­гласился в 1627 году в Альтмарке на шестилетнее унизитель­ное перемирие. Шведы удержали свои завоевания в Лифляндии и приморские города в Пруссии, Мальборг и Штурм были переданы в секвестр герцогу прусскому с обязательством возвратить их Швеции, еслибы в течении шестилетнего переми­рия не был заключен постоянный мир. Речь Посполитая по­теряла порты на Балтийском море: Пилаву, Эльбинг и Мемель, а данцигские таможенные пошлины должны были идти шведскому королю. Густав Адольф получил наконец свободу действий в Германии.

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.