Во всем этом великом можновладческом лагере польская церковная иерархия составляла известную обособленную и руководящую партию. Уже прошли те времена, когда польская церковь удовлетворялась тем самоуправлением, какое ей было оставлено государством, теперь крещение Литвы и не давнее обращение Ягеллы поставили ее у кормила государства, и церковная иерархия, раз получив доступ к управлению, никому не позволила столкнуть себя с этой позиции. Петр Выш уступал церковные должности Войцеху Ястржембцу, Ястржембец в свою очередь передал их Олесницкому. Кто же мог сравняться с тогдашней церковной
иерархией имениями или умственным развитием или, наконец, превосходной организацией?
Все устроение церкви держалось на том, чтобы привлекать к ней наилучшие, самые умные и способные личности из массы, давать им образование, приспособлять их к известным целям и, при дальнейшем служении, открыть самое широкое поприще талантам, личной заслуге и честолюбию. Поэтому в ряды духовенства устремлялись способные и честолюбивые молодые люди, которым судьба не позволила принадлежать по рождению к можно владческому сословию.Еще перед принятием посвящения ожидали их приходы, пребенды, викариаты, нередко места каноников, а такая бенефиция давала молодому человеку обильные средства для свободных, систематических занятий. Прежде для высшего образования, для получения степеней магистров и докторов нужно было ездить за границу. Казимировский университет имел юридическое направление и по смерти великого короля, среди междоусобий, пришел в упадок.
Но церковная иерархия, став у кормила правления, начала думать о его поднятии. Благосклонная к церкви Ядвига, умирая в 1399 г., завещала свое имущество на основание университета, и Ягелло с душеприказчиками добросовестно выполнил волю покойной. Так возник в 1400 г., с разрешения папы Бонифация IX, Ягеллонский университет (Jagelloriska wszechnica), состоявший из четырех факультетов: богословского, юридического, физического (так назывался медицинский) и свободных наук. Программа преподавания была довольно обширной. Свободныя науки заключали в себе филологию, философию, политику, естественные науки, математику и астрономию. Эти предметы преподавались по сочинениям Аристотеля, Цицерона, Птоломея и средневековых авторов. На юридическом факультете обяснялись собрания канонического и римского прав, на медицинском — сочинения Гиппократа, Галена, Авиценны, на богословском — святое писание, сочинения Петра Ломбарда и святого Фомы Аквината. Философский факультет был подготовительной школой для трех остальных. Образцом для нового учреждения должна была быть уже не Болонья, а Париж. Вместо студенческой республики, в которой самую важную роль играла наука права, и господствовал светский дух, как это было в Болоньи, университет получил полумонастырскую организацию: богословие давало в нем тон всему, и управление сосредоточивалось в руках профессоров, ректора и епископа краковского, канцлера. Преподавание почти что огриничивалось диктованием автора, которого профессор брал основой курса. Записки, составлявшияся таким образом, штудировались студентами, жившими в особенных воспитательных учреждениях, так называемых бурсах, при помощи особенных частных прецепторов (preceptorowie), усвоив себе элементарные сведения по каждому предмету, они упражнялись в нем, набирались искусства и сноровки, благодаря диспутам, происходившим под руководством профессоров. В этих диспутах, а не в преподавании искали профессора, а с ними и весь университет, известности и славы. Под покровительством университета, как самой высшей духовной силы, возникли разбросанные по всей стране: в Пултуске, Познани, Плоцке, Варшаве, Львове и т. д., низшие коллегии так называемые академические колонии (kolonie akademickie), в которых, по образцу философского факультета в Кракове, сообщались подготовительные науки. Итак, университет, с резко выраженным космополитическим характером, наполненный толпами молодежи, не только со всей Польши, но также из Чехии, Венгрии и Германии, сообщал польской молодежи во всей полноте и из первых рук те знания, которыя имела в своем распоряжении современная наука, сразу заменял в молодежи более узкое польское мировоззрение мировоззрением общеевропейским, представительницей которого была тогдашняя схоластическая наука, развивавшаяся под покровительством церкви. Это направление в польской молодежи укрепляли путешествия, и когда после продолжительного пребывания за границей, поляк уже зрелым человеком возвращался на родину, то он не был больше простоватой и близорукой деревенщиной пястовских времен, а человеком образованным и благовоспитанным, мысль которого устремлялась к задачам общеевропейской политики и цивилизации, и который стремился не только служить своей отчизне, но и за границей играть более значительную роль и приобретать признание польскому голосу. Самые способные и честолюбивые занимали университетские кафедры или, в качестве секретарей, работали в епископских и королевских канцеляриях, во главе которых точно также находились епископы, и с этого момента уже ничто не могло препятствовать им в достижении самых высших почестей. Исполняя секретарские и профессорские обязанности, они получали места кафедральных каноников, а по смерти епископа сами выбирали преемника из своей среды. Прибавим к этому, что церковная организация не позволяла этим людям поступать произвольно, но указывала им предводителей, обеспечивала дисциплину и повиновение — и можно легко представить себе, что церковная иерархия в Польше ХV века должна была захватить в свои руки кормило политики и умела владеть им.
Свой погром под Грюнвальденом Тевтоны представляли Европе торжеством варварства, ереси и язычества над делом католической церкви и цивилизации и, указывая на себя, как на защитников этой церкви и цивилизации, просили у Запада вооруженной и денежной помощи, которая до сих пор щедро оказывалась им и составляла их главную силу. Если орден, после грюнвальдского погрома, не мог скоро придти в прежнее положение, то Польша перед лицом всего Запада должна была сорвать с ордена маску, которой он прикрывался, и убедить Запад, что поляки лучше и успешнее, чем орден, обращают свои победы на полях битв в пользу церкви и просвещения. К этому представился отличный случай на всеобщем Констанцском соборе, который собрался в 1414 г. с целью устранения ереси Гуса и церковной схизмы. Отправленное на собор польское посольство, во главе которого стал Николай Тромба, архиепископ гнезненский, принимая деятельное участие во всех совещаниях собора, доказало этим лучше всего, что Польша также обладает людьми, которые по образованию смело могут состязаться с известными учеными Запада. Ректор ягеллонского университета, Павел Влодковиц шел рука об руку с знаменитым ректором парижского университета, Жерсоном. Он-то предъявил на решение собора мнение, что «язычников не следует обращать к вере мечем», защищал это мнение в известных речах и трактатах против сторонников ордена и добился соборнаго декрета, осуждавшаго доктрину Тевтонов. В то же время Андрей Лоскарий из Гославиц усиленно работал над устранением церковнаго раскола, с разрешения всего собрания торжественно провозгласил принцип верховенства собора над папою и существенно содействовал выбору нового, повсюду признанного, папы Мартина V. Когда же Мартин V воспротивился утвердить декрет, выданный ранее собором относительно польско-тевтонского вопроса, то Павел Влодковиц на последнем заседании собора в 1418 г. аппеллировал к будущему собору и своей непоколебимостью склонил папу согласиться на требование польского посольства. Это было ударом, попавшим в самое сердце ордена, потрясшим самые основы его посланничества, а для Польши второй грюнвальдской победой, которой она была обязана силе своей духовной интеллигенции.
иерархией имениями или умственным развитием или, наконец, превосходной организацией?
Все устроение церкви держалось на том, чтобы привлекать к ней наилучшие, самые умные и способные личности из массы, давать им образование, приспособлять их к известным целям и, при дальнейшем служении, открыть самое широкое поприще талантам, личной заслуге и честолюбию. Поэтому в ряды духовенства устремлялись способные и честолюбивые молодые люди, которым судьба не позволила принадлежать по рождению к можно владческому сословию.Еще перед принятием посвящения ожидали их приходы, пребенды, викариаты, нередко места каноников, а такая бенефиция давала молодому человеку обильные средства для свободных, систематических занятий. Прежде для высшего образования, для получения степеней магистров и докторов нужно было ездить за границу. Казимировский университет имел юридическое направление и по смерти великого короля, среди междоусобий, пришел в упадок.
Но церковная иерархия, став у кормила правления, начала думать о его поднятии. Благосклонная к церкви Ядвига, умирая в 1399 г., завещала свое имущество на основание университета, и Ягелло с душеприказчиками добросовестно выполнил волю покойной. Так возник в 1400 г., с разрешения папы Бонифация IX, Ягеллонский университет (Jagelloriska wszechnica), состоявший из четырех факультетов: богословского, юридического, физического (так назывался медицинский) и свободных наук. Программа преподавания была довольно обширной. Свободныя науки заключали в себе филологию, философию, политику, естественные науки, математику и астрономию. Эти предметы преподавались по сочинениям Аристотеля, Цицерона, Птоломея и средневековых авторов. На юридическом факультете обяснялись собрания канонического и римского прав, на медицинском — сочинения Гиппократа, Галена, Авиценны, на богословском — святое писание, сочинения Петра Ломбарда и святого Фомы Аквината. Философский факультет был подготовительной школой для трех остальных. Образцом для нового учреждения должна была быть уже не Болонья, а Париж. Вместо студенческой республики, в которой самую важную роль играла наука права, и господствовал светский дух, как это было в Болоньи, университет получил полумонастырскую организацию: богословие давало в нем тон всему, и управление сосредоточивалось в руках профессоров, ректора и епископа краковского, канцлера. Преподавание почти что огриничивалось диктованием автора, которого профессор брал основой курса. Записки, составлявшияся таким образом, штудировались студентами, жившими в особенных воспитательных учреждениях, так называемых бурсах, при помощи особенных частных прецепторов (preceptorowie), усвоив себе элементарные сведения по каждому предмету, они упражнялись в нем, набирались искусства и сноровки, благодаря диспутам, происходившим под руководством профессоров. В этих диспутах, а не в преподавании искали профессора, а с ними и весь университет, известности и славы. Под покровительством университета, как самой высшей духовной силы, возникли разбросанные по всей стране: в Пултуске, Познани, Плоцке, Варшаве, Львове и т. д., низшие коллегии так называемые академические колонии (kolonie akademickie), в которых, по образцу философского факультета в Кракове, сообщались подготовительные науки. Итак, университет, с резко выраженным космополитическим характером, наполненный толпами молодежи, не только со всей Польши, но также из Чехии, Венгрии и Германии, сообщал польской молодежи во всей полноте и из первых рук те знания, которыя имела в своем распоряжении современная наука, сразу заменял в молодежи более узкое польское мировоззрение мировоззрением общеевропейским, представительницей которого была тогдашняя схоластическая наука, развивавшаяся под покровительством церкви. Это направление в польской молодежи укрепляли путешествия, и когда после продолжительного пребывания за границей, поляк уже зрелым человеком возвращался на родину, то он не был больше простоватой и близорукой деревенщиной пястовских времен, а человеком образованным и благовоспитанным, мысль которого устремлялась к задачам общеевропейской политики и цивилизации, и который стремился не только служить своей отчизне, но и за границей играть более значительную роль и приобретать признание польскому голосу. Самые способные и честолюбивые занимали университетские кафедры или, в качестве секретарей, работали в епископских и королевских канцеляриях, во главе которых точно также находились епископы, и с этого момента уже ничто не могло препятствовать им в достижении самых высших почестей. Исполняя секретарские и профессорские обязанности, они получали места кафедральных каноников, а по смерти епископа сами выбирали преемника из своей среды. Прибавим к этому, что церковная организация не позволяла этим людям поступать произвольно, но указывала им предводителей, обеспечивала дисциплину и повиновение — и можно легко представить себе, что церковная иерархия в Польше ХV века должна была захватить в свои руки кормило политики и умела владеть им.
Свой погром под Грюнвальденом Тевтоны представляли Европе торжеством варварства, ереси и язычества над делом католической церкви и цивилизации и, указывая на себя, как на защитников этой церкви и цивилизации, просили у Запада вооруженной и денежной помощи, которая до сих пор щедро оказывалась им и составляла их главную силу. Если орден, после грюнвальдского погрома, не мог скоро придти в прежнее положение, то Польша перед лицом всего Запада должна была сорвать с ордена маску, которой он прикрывался, и убедить Запад, что поляки лучше и успешнее, чем орден, обращают свои победы на полях битв в пользу церкви и просвещения. К этому представился отличный случай на всеобщем Констанцском соборе, который собрался в 1414 г. с целью устранения ереси Гуса и церковной схизмы. Отправленное на собор польское посольство, во главе которого стал Николай Тромба, архиепископ гнезненский, принимая деятельное участие во всех совещаниях собора, доказало этим лучше всего, что Польша также обладает людьми, которые по образованию смело могут состязаться с известными учеными Запада. Ректор ягеллонского университета, Павел Влодковиц шел рука об руку с знаменитым ректором парижского университета, Жерсоном. Он-то предъявил на решение собора мнение, что «язычников не следует обращать к вере мечем», защищал это мнение в известных речах и трактатах против сторонников ордена и добился соборнаго декрета, осуждавшаго доктрину Тевтонов. В то же время Андрей Лоскарий из Гославиц усиленно работал над устранением церковнаго раскола, с разрешения всего собрания торжественно провозгласил принцип верховенства собора над папою и существенно содействовал выбору нового, повсюду признанного, папы Мартина V. Когда же Мартин V воспротивился утвердить декрет, выданный ранее собором относительно польско-тевтонского вопроса, то Павел Влодковиц на последнем заседании собора в 1418 г. аппеллировал к будущему собору и своей непоколебимостью склонил папу согласиться на требование польского посольства. Это было ударом, попавшим в самое сердце ордена, потрясшим самые основы его посланничества, а для Польши второй грюнвальдской победой, которой она была обязана силе своей духовной интеллигенции.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.