Благодаря тяжелому труду сельского люда, теперь поднялись и расширились папские фольварки, увеличились доходы, появились пышные усадьбы и таким образом рядом с можновладством встал многочисленный класс зажиточной шляхты, которая, освободившись от забот обыденной жизни, могла уже теперь дать волю своему честолюбию и прежде всего подумать о большем образовании.
До сих пор только духовенство и аристократическая молодежь получали высшее образование, теперь же вся шляхта имела средства отправлять своих сыновей в высшие школы, в Краков или за границу, преимущественно в Италию, и свет науки, раньше ограниченный небольшим кружком, разлился теперь по всему народу. Это не была уже заскорузлая схоластическая
средневековая наука, к которой стремилось большинство, но возродившаяся древняя литература, мир греков и римлян, полный чарующей прелести, полный свободы и поэзии, целиком построенный на ощущении законченной классической красоты. Утонченное цицероновское красноречие, свободная, не знающая никаких пут, философия, истинная, проникающая в глубочайшие тайники общественной и политической жизни история, бессмертные поэтические произведения, недосягаемые создания древней скульптуры и архитектуры, все это, отрытое из забвения и пыли веков, распространяемое путем книгопечатания, проникшего в Польшу уже в последние десятилетия ХV века, входит в сознание и чувство, действует на воображение, привлекает и ослепляет умы. В академию, равно как и в её многочисленные колонии и в высшие школы, содержавшиеся некоторыми епископами и городами, приезжали на места профессоров из-за границы гуманисты, поляки и чужеземцы, у которых не было недостатка в энтузиазме и знаниях для борьбы с схоластическим невежеством. Рядом с высшими учебными заведениями, в Познани (здешнее училище сравнительно с другими особенно расцвело благодаря стараниям епископа Любранского), Пултуске, Львове, Торне, Эльблонге и Гданске, возникает множество низших школ, монастырских и приходских, печатается множество учебных книг, составленных в новом духе, и таким образом распространяется просвещение в низших классах народа. Люди, занимающие выдающееся общественное положение (подканцлер Томицкий, познанский епископ Ливанский, воевода краковский Кмита), выступают в роли меценатов возродившейся науки и литературы. Всякий сановник поддерживает многочисленные отношения с заграницей, для него важно, чтобы его корреспонденция своим изысканным латинским стилем свидетельствовала о его гуманитарном образовании, чтобы посвящаемые ему произведения поэзии и литературы распространяли его славу. Он ищет поэтому способных и образованных частных секретарей, ищет поэтов и писателей, не забывает и об учителях-гуманистах для своих детей. В течении первых десятилетий XVI века польский народ изменился до неузнаваемости. Исчезла грубая мужиковатость обычаев, в общежитии стали придавать громадное значение светскому лоску, состязались в прекрасном классическом стиле в публичных речах и в письме, исчез средневековый мистицизм, и на его место пробудилось художественное чувство, свобода мысли и слова. Отношения с центром этой новой цивилизации, Италией, издавна бывшие оживленными, еще увеличились благодаря супружеству Сигизмунда на миланской княжне Боне Сфорца, королевский двор сделался истинным центром и школой гуманизма, наряду с латинским языком при нем в качестве языка модного появился и итальянский, и множество итальянцев, художников, ученых, купцов и ремесленников, приезжало в Польшу. Поднимались промышленность и торговля, строились и переделывались в стиле Возрождения великолепные храмы и здания, начиная с королевского замка и Сигизмундовской часовни в предместье Кракова — Вавеле. Царствование Сигизмунда прославили три поэта, писавшие по-латыни: Андрей Кржицкий, известный своим злостным юмором, и Ян Дантышек, оба употреблявшиеся в дипломатических делах и под конец занявшие епископские кафедры, и более их выдававшийся, известный во всей Европе по поэтическому таланту и художественной форме своих произведений, увенчанный в Риме, но к сожалению слишком рано умерший, Яницкий. Издавна процветавшия в Польше математическия наука произвели тогда же гений Николая Коперника, своим сочинением о движениях небесных светил (1543 г.) толкнувшего человеческую мысль на новые пути и открывшего ей неизмеримое пространство.
Итак гуманизм, когда он вполне уже развился в Польше, принес с собою неисчислимые выгоды. Поднимая в культурном отношении общество, придавая ему яркий блеск, он сближал Польшу с Западом, от котораго она начала было уже отдаляться, благодаря слишком долго продолжавшемуся схоластическому направлению. Неразрывно связывая поляков с Западом, гуманизм сверх того давал им в руки светоч знания, с которым они смело могли идти на Русь и Литву. Прежняя схоластическая наука только с трудом могла бороться с господствовавшей в Литве русской цивилизацией. Краковская академия, в которой существовала особая коллегия для литвинов, высылала, правда, известное количество ксендзов в ту Литву, которая приняла католичество, но этим должно было и ограничиваться все её влияние в XV веке. Только гуманизм начинает отвращать литовских панов от русской культуры и сближать с польским обществом, его языком и цивилизацией. Множество ученых поляков ездит в Литву и живет там, двор Сигизмунда в Литве делается центром гуманизма и вместе польской культуры, возникают первые высшие училища с гуманистическим направлением. Под влиянием гуманистической науки римского права совершается кодификация литовских законов, утвержденная Сигизмундом I в 1530 г. Литовский статут, представляющий громадный шаг в развитии Литвы, переносит в нее множество польских учреждений и пишется уже не только на русском п латинском языках, но и на польском.
Но наряду с хорошими результатами гуманизм привел в польском обществе и к дурным. Действуя главным образом путем возрождения древней литературы, он приводил к рабскому почитанию её, к образованию, для которого являлась слишком трудной самостоятельная работа. Такой недостаток могло устранить направление, исходящее сверху от ученого учреждения, которое предприняло бы научную работу на новой почве, но предприняло бы серьезно, нужны были университеты, организованные в новом духе. Этому мешал краковский университет: его магистры, защищая свой кусок хлеба и свое значение, отстаивали как схоластику, так и ту монополию науки для всей Польши, какая была признана за ними привилегией. Уже в конце XV века гуманизм под влиянием Калимаха начинает ярый штурм стен университета, на время добывает себе в нем влияние, по вместе с тем вызывает против себя сильную реакцию и оказывается вынужденным отступить. Приглашенный из-за границы в качестве реформатора университета, славный гуманист Цельтес оставляет Польшу и едет в Вену исполнить эту великую задачу. При Сигизмунде I борьба повторяется. На стороне реформы стоит сам король, стоят приглашенные им гуманисты, Иоанн Сильвий — сицилианец, и Гарсиа — испанец, стоит просвещенный епископ краковский и канцлер университета Конарский, но университет под предводительством печальной памяти схоластика Николая из Быстржикова апеллирует к соборам и к папе и побеждает. Сигизмунд I забыл, что он сын Казимира Ягеллона. В бесполезной борьбе, которую могло пресечь одно слово короля и один гродский староста, тратятся лучшие силы университета, и он, парализуя все, сам быстрыми шагами идет к полному упадку. Упадок этот яснее всего проявляется в отстранении от университета того общественного класса, который занимал первенствующее положение в народе, шляхты. Большинство профессоров и студентов, за редкими исключениями, сыновья мелких мещан и крестьян и самый университет замыкается в мещанской сфере и вне её не оказывает решительного влияния. В связи с понижением научного уровня в университете и отсутствием к нем опеки и центра для истинной науки стоит и то, что гуманистическое образование в Польше делается все более бесплодным и энциклопедическим. Такой характер просвещения проявляетсяыа поприще литературы. Произведения заграничной литературы пользуются в Польше широким сбытом, польские ученые поддерживают близкие отношения и корреспонденцию с самыми славными представителями иностранной науки, мы встречаем напечатанные в Польше издания древних авторов, сталкиваемся с искусными подражателями классической поэзии, но вместе с тем такие жалкие историки, как Ваповский или Дециус, недостойны и приблизиться к Длугошу, а вместо могучих по своей мысли политических сочинений в роде записки Остророга, политическая литература представляет только бесчисленный ряд сатирических стихотворений и насмешливых пасквилей. Королевский шут Станчик, который не увлекся наружным блеском и настойчиво бросал в глаза королю и сильным панам горькую правду, приобрел себе большую славу и перешел в народное предание.
Из всех гуманистических наук польской шляхте больше всего нравилось право, которое могло ее подготовить к судопроизводству, к исправлению должностей и к политической жизни. Родное польское право не было еще научно обработано, поэтому брались, как и прежде, за науку римского и канонического права, но за науку возродившуюся, отбросившую уже схоластическую форму, при помощи этой науки, путем её метода начали рассматривать польские законы, заключавшиеся в сборнике Лаского, объяснять их, реформировать и кодифицировать эти законы на сеймах, и шляхетские умы приобрели то юридическое направление, ту юридическую окраску, какие остались характерной их чертой уже до конца Речи Посполитой. К несчастью юридический ум не есть еще ум политический, который ясно видит положение, отыскивает спасительные средства и не останавливается перед личными жертвами. Наука римского права, если бы хорошо был понят основной принцип её, что государь стоит выше закона, могла бы, правда, спасительно повлиять на умы шляхты, но большинство этой шляхты, довольствуясь энциклопедическим образованием, не вникало, как это делала аристократическая молодежь XV века, достаточно глубоко в науку римского права, чтобы дойти до убеждения, что сила правительства была главною основой древнего права и государства. Из греческой и римской литературы гораздо легче усваивались понятия и фразы о губительных следствиях «тирании», о гражданском равенстве и свободе, чем понятия обязанностей по отношению к власти и послушания ей, выбиралось только то, что легко могло служить для оправдания тогдашнего направления шляхты: существовавшим в Риме и Греции рабством оправдывали угнетение польского крестьянина, гражданским равенством в Спарте, Афинах и Риме объясняли свою зависть к можновладству. Если же и возникала мысль о том, что свобода легко может выродиться в своеволие, то на помощь являлся аргумент из Цицерона: откуда же в таком случае гражданские добродетели? Характерной подробностью является то, что в Польше не печатали сборников римского права, но зато в течении царствования Сигизмунда I два раза была издана книга Цицерона о гражданских добродетелях (De officiis) и четыре раза подобная же книга Сенеки.
Другим несомненно вредным последствием гуманизма было ослабление в народе религиозности и последовавшая затем порча нравственности. Из вновь открытой древней литературы средневековые общества брали не только прекрасное и возвышенное, но и все то, что в них было дурного и уродливого. Жизнь гуманистов была распутная. Но если на Западе государи пользовались этим отсутствием твердых нравственных убеждений для усиления своей власти, и политика их воспитывала людей испорченных, но ловких и смелых, то в Польше при недостатке такого направления сверху выступили только невыгоды этой испорченности без её временных удобств. Духовное и светское можновладство все сильнее стало гнаться за богатством, не питая уже широкого политического честолюбия, среди политических деятелей появился не прикрытый никакими предлогами подкуп, среди них стало господствовать отсутствие принципов и истинного политического честолюбия. Разительным примером перваго был Шидловецкий, второго — Томицкий. И однако из воспитанных Сигизмундом политиков они были, пожалуй, еще самыми выдающимися.
До сих пор только духовенство и аристократическая молодежь получали высшее образование, теперь же вся шляхта имела средства отправлять своих сыновей в высшие школы, в Краков или за границу, преимущественно в Италию, и свет науки, раньше ограниченный небольшим кружком, разлился теперь по всему народу. Это не была уже заскорузлая схоластическая
средневековая наука, к которой стремилось большинство, но возродившаяся древняя литература, мир греков и римлян, полный чарующей прелести, полный свободы и поэзии, целиком построенный на ощущении законченной классической красоты. Утонченное цицероновское красноречие, свободная, не знающая никаких пут, философия, истинная, проникающая в глубочайшие тайники общественной и политической жизни история, бессмертные поэтические произведения, недосягаемые создания древней скульптуры и архитектуры, все это, отрытое из забвения и пыли веков, распространяемое путем книгопечатания, проникшего в Польшу уже в последние десятилетия ХV века, входит в сознание и чувство, действует на воображение, привлекает и ослепляет умы. В академию, равно как и в её многочисленные колонии и в высшие школы, содержавшиеся некоторыми епископами и городами, приезжали на места профессоров из-за границы гуманисты, поляки и чужеземцы, у которых не было недостатка в энтузиазме и знаниях для борьбы с схоластическим невежеством. Рядом с высшими учебными заведениями, в Познани (здешнее училище сравнительно с другими особенно расцвело благодаря стараниям епископа Любранского), Пултуске, Львове, Торне, Эльблонге и Гданске, возникает множество низших школ, монастырских и приходских, печатается множество учебных книг, составленных в новом духе, и таким образом распространяется просвещение в низших классах народа. Люди, занимающие выдающееся общественное положение (подканцлер Томицкий, познанский епископ Ливанский, воевода краковский Кмита), выступают в роли меценатов возродившейся науки и литературы. Всякий сановник поддерживает многочисленные отношения с заграницей, для него важно, чтобы его корреспонденция своим изысканным латинским стилем свидетельствовала о его гуманитарном образовании, чтобы посвящаемые ему произведения поэзии и литературы распространяли его славу. Он ищет поэтому способных и образованных частных секретарей, ищет поэтов и писателей, не забывает и об учителях-гуманистах для своих детей. В течении первых десятилетий XVI века польский народ изменился до неузнаваемости. Исчезла грубая мужиковатость обычаев, в общежитии стали придавать громадное значение светскому лоску, состязались в прекрасном классическом стиле в публичных речах и в письме, исчез средневековый мистицизм, и на его место пробудилось художественное чувство, свобода мысли и слова. Отношения с центром этой новой цивилизации, Италией, издавна бывшие оживленными, еще увеличились благодаря супружеству Сигизмунда на миланской княжне Боне Сфорца, королевский двор сделался истинным центром и школой гуманизма, наряду с латинским языком при нем в качестве языка модного появился и итальянский, и множество итальянцев, художников, ученых, купцов и ремесленников, приезжало в Польшу. Поднимались промышленность и торговля, строились и переделывались в стиле Возрождения великолепные храмы и здания, начиная с королевского замка и Сигизмундовской часовни в предместье Кракова — Вавеле. Царствование Сигизмунда прославили три поэта, писавшие по-латыни: Андрей Кржицкий, известный своим злостным юмором, и Ян Дантышек, оба употреблявшиеся в дипломатических делах и под конец занявшие епископские кафедры, и более их выдававшийся, известный во всей Европе по поэтическому таланту и художественной форме своих произведений, увенчанный в Риме, но к сожалению слишком рано умерший, Яницкий. Издавна процветавшия в Польше математическия наука произвели тогда же гений Николая Коперника, своим сочинением о движениях небесных светил (1543 г.) толкнувшего человеческую мысль на новые пути и открывшего ей неизмеримое пространство.
Итак гуманизм, когда он вполне уже развился в Польше, принес с собою неисчислимые выгоды. Поднимая в культурном отношении общество, придавая ему яркий блеск, он сближал Польшу с Западом, от котораго она начала было уже отдаляться, благодаря слишком долго продолжавшемуся схоластическому направлению. Неразрывно связывая поляков с Западом, гуманизм сверх того давал им в руки светоч знания, с которым они смело могли идти на Русь и Литву. Прежняя схоластическая наука только с трудом могла бороться с господствовавшей в Литве русской цивилизацией. Краковская академия, в которой существовала особая коллегия для литвинов, высылала, правда, известное количество ксендзов в ту Литву, которая приняла католичество, но этим должно было и ограничиваться все её влияние в XV веке. Только гуманизм начинает отвращать литовских панов от русской культуры и сближать с польским обществом, его языком и цивилизацией. Множество ученых поляков ездит в Литву и живет там, двор Сигизмунда в Литве делается центром гуманизма и вместе польской культуры, возникают первые высшие училища с гуманистическим направлением. Под влиянием гуманистической науки римского права совершается кодификация литовских законов, утвержденная Сигизмундом I в 1530 г. Литовский статут, представляющий громадный шаг в развитии Литвы, переносит в нее множество польских учреждений и пишется уже не только на русском п латинском языках, но и на польском.
Но наряду с хорошими результатами гуманизм привел в польском обществе и к дурным. Действуя главным образом путем возрождения древней литературы, он приводил к рабскому почитанию её, к образованию, для которого являлась слишком трудной самостоятельная работа. Такой недостаток могло устранить направление, исходящее сверху от ученого учреждения, которое предприняло бы научную работу на новой почве, но предприняло бы серьезно, нужны были университеты, организованные в новом духе. Этому мешал краковский университет: его магистры, защищая свой кусок хлеба и свое значение, отстаивали как схоластику, так и ту монополию науки для всей Польши, какая была признана за ними привилегией. Уже в конце XV века гуманизм под влиянием Калимаха начинает ярый штурм стен университета, на время добывает себе в нем влияние, по вместе с тем вызывает против себя сильную реакцию и оказывается вынужденным отступить. Приглашенный из-за границы в качестве реформатора университета, славный гуманист Цельтес оставляет Польшу и едет в Вену исполнить эту великую задачу. При Сигизмунде I борьба повторяется. На стороне реформы стоит сам король, стоят приглашенные им гуманисты, Иоанн Сильвий — сицилианец, и Гарсиа — испанец, стоит просвещенный епископ краковский и канцлер университета Конарский, но университет под предводительством печальной памяти схоластика Николая из Быстржикова апеллирует к соборам и к папе и побеждает. Сигизмунд I забыл, что он сын Казимира Ягеллона. В бесполезной борьбе, которую могло пресечь одно слово короля и один гродский староста, тратятся лучшие силы университета, и он, парализуя все, сам быстрыми шагами идет к полному упадку. Упадок этот яснее всего проявляется в отстранении от университета того общественного класса, который занимал первенствующее положение в народе, шляхты. Большинство профессоров и студентов, за редкими исключениями, сыновья мелких мещан и крестьян и самый университет замыкается в мещанской сфере и вне её не оказывает решительного влияния. В связи с понижением научного уровня в университете и отсутствием к нем опеки и центра для истинной науки стоит и то, что гуманистическое образование в Польше делается все более бесплодным и энциклопедическим. Такой характер просвещения проявляетсяыа поприще литературы. Произведения заграничной литературы пользуются в Польше широким сбытом, польские ученые поддерживают близкие отношения и корреспонденцию с самыми славными представителями иностранной науки, мы встречаем напечатанные в Польше издания древних авторов, сталкиваемся с искусными подражателями классической поэзии, но вместе с тем такие жалкие историки, как Ваповский или Дециус, недостойны и приблизиться к Длугошу, а вместо могучих по своей мысли политических сочинений в роде записки Остророга, политическая литература представляет только бесчисленный ряд сатирических стихотворений и насмешливых пасквилей. Королевский шут Станчик, который не увлекся наружным блеском и настойчиво бросал в глаза королю и сильным панам горькую правду, приобрел себе большую славу и перешел в народное предание.
Из всех гуманистических наук польской шляхте больше всего нравилось право, которое могло ее подготовить к судопроизводству, к исправлению должностей и к политической жизни. Родное польское право не было еще научно обработано, поэтому брались, как и прежде, за науку римского и канонического права, но за науку возродившуюся, отбросившую уже схоластическую форму, при помощи этой науки, путем её метода начали рассматривать польские законы, заключавшиеся в сборнике Лаского, объяснять их, реформировать и кодифицировать эти законы на сеймах, и шляхетские умы приобрели то юридическое направление, ту юридическую окраску, какие остались характерной их чертой уже до конца Речи Посполитой. К несчастью юридический ум не есть еще ум политический, который ясно видит положение, отыскивает спасительные средства и не останавливается перед личными жертвами. Наука римского права, если бы хорошо был понят основной принцип её, что государь стоит выше закона, могла бы, правда, спасительно повлиять на умы шляхты, но большинство этой шляхты, довольствуясь энциклопедическим образованием, не вникало, как это делала аристократическая молодежь XV века, достаточно глубоко в науку римского права, чтобы дойти до убеждения, что сила правительства была главною основой древнего права и государства. Из греческой и римской литературы гораздо легче усваивались понятия и фразы о губительных следствиях «тирании», о гражданском равенстве и свободе, чем понятия обязанностей по отношению к власти и послушания ей, выбиралось только то, что легко могло служить для оправдания тогдашнего направления шляхты: существовавшим в Риме и Греции рабством оправдывали угнетение польского крестьянина, гражданским равенством в Спарте, Афинах и Риме объясняли свою зависть к можновладству. Если же и возникала мысль о том, что свобода легко может выродиться в своеволие, то на помощь являлся аргумент из Цицерона: откуда же в таком случае гражданские добродетели? Характерной подробностью является то, что в Польше не печатали сборников римского права, но зато в течении царствования Сигизмунда I два раза была издана книга Цицерона о гражданских добродетелях (De officiis) и четыре раза подобная же книга Сенеки.
Другим несомненно вредным последствием гуманизма было ослабление в народе религиозности и последовавшая затем порча нравственности. Из вновь открытой древней литературы средневековые общества брали не только прекрасное и возвышенное, но и все то, что в них было дурного и уродливого. Жизнь гуманистов была распутная. Но если на Западе государи пользовались этим отсутствием твердых нравственных убеждений для усиления своей власти, и политика их воспитывала людей испорченных, но ловких и смелых, то в Польше при недостатке такого направления сверху выступили только невыгоды этой испорченности без её временных удобств. Духовное и светское можновладство все сильнее стало гнаться за богатством, не питая уже широкого политического честолюбия, среди политических деятелей появился не прикрытый никакими предлогами подкуп, среди них стало господствовать отсутствие принципов и истинного политического честолюбия. Разительным примером перваго был Шидловецкий, второго — Томицкий. И однако из воспитанных Сигизмундом политиков они были, пожалуй, еще самыми выдающимися.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.