Примет ли активное участие в этой работе третий политический элемент — города, этот вопрос еще не был решен в правление Казимира Ягеллончика.
Пользуясь широким самоуправлением, немецкие города в Польше в продолжение четырнадцатого и пятнадцатого века достигли блестящего положения. Вся торговля и промышленность находились в их руках. Окруженная поучениями могущественного государства, торговля по тому времени приняла действительно космополитические размеры. Это отражалось на купеческих фамилиях, которые в больших городах захватили торговлю в свои руки. Этот городской патрициат по материальному благосостоянию равнялся с
шляхетским можновладством, роскошью превышал его, соединялся родственными связями с патрициатом Германии, Чехии и Венгрии и с помощью этих связей расширял и укреплял свои торговые и денежные отношения. Рядом с прежними городскими фамилиями появились новые, которые только в ХV веке привлекла в Польшу из дальних нередко стран торговля и удержала в ней.
Ниже патрициата находился ремесленный класс, уже на половину польский. Цеховая организация исключала конкуренцию среди его и не позволяла отдельным личностям возвышаться над прочими, однако соответствовала тогдашним экономическим условиям и ничем не препятствовала развитию промышленности. А какова была эта промышленность, о том свидетельствует число цехов, доходившее в наиболее значительных городах до нескольких десятков. Все продукты Польши обрабатывались на месте, промышленность удовлетворяла всем потребностям населения, за исключением немногих предметов роскоши, для которых в стране недоставало материала. Итак, деятельная и оживленная жизнь, досуг и материальное благосостояние господствовали в ремесленном классе, и уже был близок тот момент, когда элемент этот начнет борьбу за участие в городском управлении, когда цехи станут против купеческого городского совета, плебеи против патрициев.
В то же время необычайно расширялось городское самоуправление, именно: в более значительных городах исчезали наследственные, королевские войты. Их должность за большие деньги приобретал городской совет или прямо от самих войтов или, как в Кракове, от короля, и таким образом, сосредотачивая в своих руках не только административную, но также и судебную власть, становился полным властелином города. Войт, назначаемый советом, сменяемый, творил суд от имени последнего и в границах, указанных им. Наиболее важные дела совет предоставлял своему собственному рассмотрению.
Во всем этом королевские города в Польше ничем не разнились от подобных им городов на Западе. Один только пробел существовал в их автономии и то собственно в Кракове, который, в качестве столицы, шел впереди всех других городов. Этот пробел ведет свое начало с 1312 г., со времени бунта Альберта. Усмирив этот бунт, Локоток отнял у города право выбора ратманов и назначение их предоставил воеводе. Это поставило городской патрициат в известную зависимость от воеводы, его благосклонности должны были добиваться те, кто старался получить должность ратмана. Но так как воевода мог назначать ратманов только из среды краковских мещан и не имел признанного за собою влияния на деятельность совета, то поэтому вмешательство его не приносило городской автономии очевидного ущерба. Верховную государственную власть над Краковом, как и над прочими королевскими городами, держал лично сам король, но с многочисленными ограничениями, представленными в привилегиях. Так, например, желая разобрать какую-либо жалобу на краковских мещан, он должен был приехать в город и производить суд в его стенах.
Нужно было предвидеть, что эти привилегии, и именно обширные освобождения от общественных повинностей, изложенные в городских привилегиях, не могут удержаться. Вопрос заключался только в том: взамен ограничения привилегии приобретут ли города наравне со шляхтой участие в государственной, общественной жизни?
Большим препятствием в этом направлении был немецкий характер того элемента, который господствовал в городах и заправлял всем. Это обстоятельство уже не было, как некогда при Локотке, враждебным и опасным идее польского государства. Это последнее доросло до такого могущества, обеспечивало такую защиту и покровительство городам, что немецкие города из-под владычества ордена переходили к польскому правительству. А что же говорить о тех горожанах немцах, со времени поселения которых в Польше сменилось уже несколько поколений и которые спокон века не знали иного подданства? Однако еще было далеко от верноподданичества до польского патриотизма, до понимания национальной идеи. Этим объясняется то обстоятельство, что немецкие города в Польше, довольствуясь своим самоуправлением, не принимали постоянного и деятельного участия в политической жизни, что они замыкались в границах своих привилегий, защищали себя, насколько могли, от налогов, которых добивался от них король, и вовсе не стремились на съезды и сеймики, опасаясь новых, чрезвычайных тяжестей от них.
Такая политика была и дурной и опасной. Единственно, кто мог отвлечь от неё горожан, был король. Как шляхта стремилась к нему, ища защиты от можновладства, так и города стремились под его покровительство из опасения перед шляхтой. Законы, дотоле существовавшие, благоприятствовали городам в экономическом отношении в ущерб земянам. Право «склада» отдавало в руки горожан всю заграничную торговлю, исключая свободную конкуренцию, города также налагали произвольную цену на свои и чужие товары. Не поступали и не могли поступать подобным образом крестьяне относительно своих продуктов, которые они привозили в города. Поэтому уже давно завязалась борьба. Шляхта требовала уничтожения законов, ограничивавших свободу торговли, требовала, чтобы не сами города, но воеводы назначали таксу на товары, и эти требования были так сильны, возобновлялись с такой настойчивостью, что города могли рассчитывать только на одного союзника, на самого короля. Итак, король, окружая своим покровительством существенные интересы городов, мог приобрести в них себе верную и значительную опору, как это в то же время происходило и за границей, мог постепенно вовлекать их в общественную жизнь, приспосабливать к ней и тем самым подготавливать почву для будущей неизбежной их полонизации.
Понимал ли это дело Казимир Ягеллончик, предпринял ли он что-нибудь в этом направлении — на подобный вопрос история до сих пор не дала нам ответа. Единственный факт, который она записала для нас в этой области, свидетельствует против короля.
В 1461 г. родной брат краковского каштеляна, Андрей Тэнчинский, вызвал в Кракове уличные волнения, которые сделались сигналом к обнаружению давней неприязни мещанства против шляхты. Начался мятеж в городе, народ, преследуя Тэнчинского, безжалостно убивает его в костеле о.о. Францисканцев, куда он скрылся. Городские ратманы не умели, а, может быть, и действительно не хотели предотвратить печальное событие. Известие об этом факте скоро доходит до Пруссии, до шляхты, занятой там борьбою с Тевтонами, и вызывает возмущение в лагере, которое король с трудом подавляет обещанием сурово наказать виновных.
Кара несомненно должна была последовать. Если городское управление не наказало действительных виновников, то те, которые составляли это управление, по справедливости должны были ответить за то. Однако наказание, определенное королем, по своей строгости совсем не соответствовало величине преступления, и королевский суд состоялся с нарушением права, Король не соблюл городской привилегии, произвел суд не в Кракове, но в Новом Корчине. На съезд шляхты призвал к суду город Краков, и когда этот последний, защищаясь привилегией, не хотел защищаться, постановил решение, заочно приговаривавшее его к уплате 80000 гривен, а наиболее виновных — к смертной казни. Их под присягой указал обвинитель, брат убитого, и действительно шестеро именитых горожан, в числе их три ратмана, были казнены в краковском замке.
Это было устрашающей расплатой. Король не выказал достаточно силы, чтобы чувству шляхетской мести положить твердую преграду, чтобы не переступить законной границы во взаимных отношениях шляхты и городов. Драгоценная городская привилегия рухнула не ради государства, не ради его нужд, но для удовлетворения страстей шляхты.
Через город и горожане не потеряли еще значения в Польше, но уже один этот факт сделался для них зловещим указанием на будущее.
---
Казимир Ягеллончик, сын Вл. Ягеллы и Софии, род. в 1427 г., правил в Литве с 1440 г., в Польше с 1447, ум. 1492г. От жены Елизаветы имел шесть сыновей, и семь дочерей: Ядвигу, Софью, трех Елизавет. Анну и Варвару. От Софьи, выданной за Фридриха Бранденбургского, родился Альберт, великий магистр Тевтонского ордена.
Пользуясь широким самоуправлением, немецкие города в Польше в продолжение четырнадцатого и пятнадцатого века достигли блестящего положения. Вся торговля и промышленность находились в их руках. Окруженная поучениями могущественного государства, торговля по тому времени приняла действительно космополитические размеры. Это отражалось на купеческих фамилиях, которые в больших городах захватили торговлю в свои руки. Этот городской патрициат по материальному благосостоянию равнялся с
шляхетским можновладством, роскошью превышал его, соединялся родственными связями с патрициатом Германии, Чехии и Венгрии и с помощью этих связей расширял и укреплял свои торговые и денежные отношения. Рядом с прежними городскими фамилиями появились новые, которые только в ХV веке привлекла в Польшу из дальних нередко стран торговля и удержала в ней.
Ниже патрициата находился ремесленный класс, уже на половину польский. Цеховая организация исключала конкуренцию среди его и не позволяла отдельным личностям возвышаться над прочими, однако соответствовала тогдашним экономическим условиям и ничем не препятствовала развитию промышленности. А какова была эта промышленность, о том свидетельствует число цехов, доходившее в наиболее значительных городах до нескольких десятков. Все продукты Польши обрабатывались на месте, промышленность удовлетворяла всем потребностям населения, за исключением немногих предметов роскоши, для которых в стране недоставало материала. Итак, деятельная и оживленная жизнь, досуг и материальное благосостояние господствовали в ремесленном классе, и уже был близок тот момент, когда элемент этот начнет борьбу за участие в городском управлении, когда цехи станут против купеческого городского совета, плебеи против патрициев.
В то же время необычайно расширялось городское самоуправление, именно: в более значительных городах исчезали наследственные, королевские войты. Их должность за большие деньги приобретал городской совет или прямо от самих войтов или, как в Кракове, от короля, и таким образом, сосредотачивая в своих руках не только административную, но также и судебную власть, становился полным властелином города. Войт, назначаемый советом, сменяемый, творил суд от имени последнего и в границах, указанных им. Наиболее важные дела совет предоставлял своему собственному рассмотрению.
Во всем этом королевские города в Польше ничем не разнились от подобных им городов на Западе. Один только пробел существовал в их автономии и то собственно в Кракове, который, в качестве столицы, шел впереди всех других городов. Этот пробел ведет свое начало с 1312 г., со времени бунта Альберта. Усмирив этот бунт, Локоток отнял у города право выбора ратманов и назначение их предоставил воеводе. Это поставило городской патрициат в известную зависимость от воеводы, его благосклонности должны были добиваться те, кто старался получить должность ратмана. Но так как воевода мог назначать ратманов только из среды краковских мещан и не имел признанного за собою влияния на деятельность совета, то поэтому вмешательство его не приносило городской автономии очевидного ущерба. Верховную государственную власть над Краковом, как и над прочими королевскими городами, держал лично сам король, но с многочисленными ограничениями, представленными в привилегиях. Так, например, желая разобрать какую-либо жалобу на краковских мещан, он должен был приехать в город и производить суд в его стенах.
Нужно было предвидеть, что эти привилегии, и именно обширные освобождения от общественных повинностей, изложенные в городских привилегиях, не могут удержаться. Вопрос заключался только в том: взамен ограничения привилегии приобретут ли города наравне со шляхтой участие в государственной, общественной жизни?
Большим препятствием в этом направлении был немецкий характер того элемента, который господствовал в городах и заправлял всем. Это обстоятельство уже не было, как некогда при Локотке, враждебным и опасным идее польского государства. Это последнее доросло до такого могущества, обеспечивало такую защиту и покровительство городам, что немецкие города из-под владычества ордена переходили к польскому правительству. А что же говорить о тех горожанах немцах, со времени поселения которых в Польше сменилось уже несколько поколений и которые спокон века не знали иного подданства? Однако еще было далеко от верноподданичества до польского патриотизма, до понимания национальной идеи. Этим объясняется то обстоятельство, что немецкие города в Польше, довольствуясь своим самоуправлением, не принимали постоянного и деятельного участия в политической жизни, что они замыкались в границах своих привилегий, защищали себя, насколько могли, от налогов, которых добивался от них король, и вовсе не стремились на съезды и сеймики, опасаясь новых, чрезвычайных тяжестей от них.
Такая политика была и дурной и опасной. Единственно, кто мог отвлечь от неё горожан, был король. Как шляхта стремилась к нему, ища защиты от можновладства, так и города стремились под его покровительство из опасения перед шляхтой. Законы, дотоле существовавшие, благоприятствовали городам в экономическом отношении в ущерб земянам. Право «склада» отдавало в руки горожан всю заграничную торговлю, исключая свободную конкуренцию, города также налагали произвольную цену на свои и чужие товары. Не поступали и не могли поступать подобным образом крестьяне относительно своих продуктов, которые они привозили в города. Поэтому уже давно завязалась борьба. Шляхта требовала уничтожения законов, ограничивавших свободу торговли, требовала, чтобы не сами города, но воеводы назначали таксу на товары, и эти требования были так сильны, возобновлялись с такой настойчивостью, что города могли рассчитывать только на одного союзника, на самого короля. Итак, король, окружая своим покровительством существенные интересы городов, мог приобрести в них себе верную и значительную опору, как это в то же время происходило и за границей, мог постепенно вовлекать их в общественную жизнь, приспосабливать к ней и тем самым подготавливать почву для будущей неизбежной их полонизации.
Понимал ли это дело Казимир Ягеллончик, предпринял ли он что-нибудь в этом направлении — на подобный вопрос история до сих пор не дала нам ответа. Единственный факт, который она записала для нас в этой области, свидетельствует против короля.
В 1461 г. родной брат краковского каштеляна, Андрей Тэнчинский, вызвал в Кракове уличные волнения, которые сделались сигналом к обнаружению давней неприязни мещанства против шляхты. Начался мятеж в городе, народ, преследуя Тэнчинского, безжалостно убивает его в костеле о.о. Францисканцев, куда он скрылся. Городские ратманы не умели, а, может быть, и действительно не хотели предотвратить печальное событие. Известие об этом факте скоро доходит до Пруссии, до шляхты, занятой там борьбою с Тевтонами, и вызывает возмущение в лагере, которое король с трудом подавляет обещанием сурово наказать виновных.
Кара несомненно должна была последовать. Если городское управление не наказало действительных виновников, то те, которые составляли это управление, по справедливости должны были ответить за то. Однако наказание, определенное королем, по своей строгости совсем не соответствовало величине преступления, и королевский суд состоялся с нарушением права, Король не соблюл городской привилегии, произвел суд не в Кракове, но в Новом Корчине. На съезд шляхты призвал к суду город Краков, и когда этот последний, защищаясь привилегией, не хотел защищаться, постановил решение, заочно приговаривавшее его к уплате 80000 гривен, а наиболее виновных — к смертной казни. Их под присягой указал обвинитель, брат убитого, и действительно шестеро именитых горожан, в числе их три ратмана, были казнены в краковском замке.
Это было устрашающей расплатой. Король не выказал достаточно силы, чтобы чувству шляхетской мести положить твердую преграду, чтобы не переступить законной границы во взаимных отношениях шляхты и городов. Драгоценная городская привилегия рухнула не ради государства, не ради его нужд, но для удовлетворения страстей шляхты.
Через город и горожане не потеряли еще значения в Польше, но уже один этот факт сделался для них зловещим указанием на будущее.
---
Казимир Ягеллончик, сын Вл. Ягеллы и Софии, род. в 1427 г., правил в Литве с 1440 г., в Польше с 1447, ум. 1492г. От жены Елизаветы имел шесть сыновей, и семь дочерей: Ядвигу, Софью, трех Елизавет. Анну и Варвару. От Софьи, выданной за Фридриха Бранденбургского, родился Альберт, великий магистр Тевтонского ордена.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.