Упадок первоначальной Польши под влиянием монгольского нашествия (1201—1241 гг). Внутренние отношения. Образованность.

Не смотря на раздробление и частые княжеские междоусобия, Польша не была лишена сил и средств к развитию, совер­шавшегося, пожалуй, медленно, но непрерывно. Само раздробле­ние на уделы не мало содействовало эманципации польского об­щества, которое до того времени даже в экономическом отно­шении во многом зависело от монарха. Пожалования земель, делаемые удельными («дельничными») князьями церкви и более выдающимся личностям из рыцарского сословия, увеличивали количество самостоятельных хозяйств, такие пожалования
все более и более возрастают в числе, так как нужды княже­ских дворов велики и удельные князья не в состоянии уже содержать всех своих рыцарей на собственный счет. Вслед­ствие этого, не только рыцарство более знатное владеет собствен­ными населенными землями, но и низшее рыцарство — «влодыки» получают от князей земли, возвращаются к хозяйственным занятиям, от которых их оторвали некогда первые Болеславы. Многочисленные населения «влодыков» возникают на окраинах— в Куявии, в Мазовии и в Люблинской земле, ради лучшей обо­роны страны. Они отличаются от больших рыцарских поме­стий тем, что жители их сами обработывают землю, но отли­чаются также и от крестьянских сел, так как рыцари владеют землей в качестве собственников и платят с неё только незначительную подать князю, иначе они не могли бы исполнять военной службы, на которую они часто призывались, надлежащим образом вооруженные на собственный счет. Эти рыцарские на­селения или хутора («zascianki») имеют особые, им только свой­ственные названия, произошедшие от имен и прозвищ их жи­телей, например: Бронише, Мешки, Церпента, Чайки, Орлы, Рыси, Козероги, Рыбоеды. Поселения «влодыков» немало содействуют улучшению общественного хозяйства.
Но наилучшим доказательством общественного прогресса является все большая и большая самостоятельность труда. Поло­жение крестьян княжеских, церковных и помещичьих различалось в правовом отношении, но все они были прикреплены к земле своего пана. Однако, уже в XII столетии рядом с крепостными крестьянами начинают появляться вольные люди (liberi), не принадлежавшие ни к духовному, ни к рыцарскому сословию, но пользовавшиеся правом выбора места жительства и рода занятия и вследствие этого называвшиеся «лазэнгами» (бро­дягами). Этот класс, все более и более разрастаясь, уже в первой половине XIII века играет значительную роль в эко­номической деятельности. Он состоит из различных элемен­тов: частью из иностранных земледельцев, ремесленников, купцов, вызванных из-за границы или прибывших по соб­ственной инициативе в качестве колонистов, частью из поль­ских крестьян, освобожденных от крепостной зависимости или бежавших от своих панов, частью, наконец, из сы­новей низшего духовенства и рыцарства, оставивших профессию и сословие своих отцов. Эти вольные люди иногда приобре­тали землю в собственность, обыкновенно же брали ее от князей и панов духовных или светских в вечную аренду на осно­вании особого договора, или же нанимались у них в качестве слуг и ремесленников. Наконец, некоторые из них поселя­лись в «пригродьях» («podgrodzie») и занимались торговлей. Вследствие этого усиливалось экономическое значение этих поселений, лежавших у подножия укрепленных «гродов». Евреи, прибывавшие в Польшу в большом количестве уже с конца XI века, образовали в этих поселениях свои особые кварталы, то же делали в позднейшее время и колонисты, прибывшие из Германии, и таким образом, более значительныя «пригродия», построенныя из дерева, но по известцому плану, имевшие по­стоянное торговое и ремесленное население, окруженные особым укреплением, состоявшим из земляного вала и частокола, могли уже считаться городами, хотя и не имели особой городской орга­низации. Возвышавшиеся над такими городами замки («гроды»), в которых находились княжеский и епископский дворцы и кафе­дральный собор, приняли величественный вид. Сначала, строились маленькие костёлы из камня, в конце XII века появился кирпич, и стали воздвигать более гран­диозные монастырские и кафедральные храмы, теперь же появля­ются каменные замки и княжеские дворцы. Это был именно мо­мент наибольшего процветания в Польше романского искусства.
Всякий княжеский двор был для населения центром, из ко­торого распространялась цивилизация, был для него, а особенно для рыцарства, настоящей политической школой. Князь, упра­влявший небольшой «дельницей», мог вникать гораздо более во все общественные дела, нежели один правитель большого госу­дарства, как было прежде. Многочисленные должности при каж­дом княжеском дворе втягивали значительную часть рыцарства в общественную службу. Возросло значение вечевых собраний, без которых теперь не решалось ни одно более важное судеб­ное или административное дело, благодаря частым, периодически собиравшимся вечам, развивалось правосознание и практическое ознакомление с законами, пробуждались политический смысл и гражданское чувство в более широких слоях общества. Гра­мотность существует только в среде духовенства, но и свет­ское общество начинает понимать её значение. Всякий, получив­ший на вече приговор, пожалование, привилегию, требует, чтобы они ему были выданы в виде письменных документов, и за­ботливо бережет полученный пергамент.
Литературной деятельностью уже занимаются не только ино­странцы, поселившиеся в Польше, но также и поляки. Викентий Кадлубек, краковский епископ, позднее инок в цистерцианском монастыре в Ендржеюве (1223 г.), собирает в одно це­лое старинные исторические предания и пишет хронику, дове­денную до 1205 года. Рядом с ним Богухвал, епископ познанский (1253 г.), пишет хронику великопольскую, дополненную до 1273 г. познанским казнохранителем Башком. Хроника Кадлубка читалась и комментировалась в школах, что объ­ясняется не только её содержанием, но также и модным в то время (латинским) слогом. Обе эти хроники, а особенно Кадлубкова, дают нам верное изображение польской науки XIII века, богатой эрудицией, но легковерной и нередко жертвующей содер­жанием ради напыщенной фразы. Кроме того, сочинение Кадлубка служит показателем изменения духа времени, так как автор, вполне отрешившись от шутовских преданий, распространяет культ св. Станислава (еще до канонизирования его), хвалит послушного церкви Казимира Справедливого и безусловно осуждает Мешка Старого, последнего выдающегося представителя пястовской идеи.
С хроникерством соединяется латинская поэзия, которая пе­реносит западныя повести, придавая им местный ко­лорит (о Ванде, о Вальтере и Гелигуиде) и даже берет сюжеты из польской жизни. В хрониках сохранились рифмованные стихи (на завоевание Поморья, на смерть Болеслава Храброго, на смерть Казимира Справедливого), но большее значение имеет то обстоятельство, что некоторые главы хроник кажутся взятыми живьем из отдельных поэм или даже переведенными с на­родных былин, например: о киевском походе Болеслава Храброго, о Казимире Монахе, о Петре Власте.
Итак, не смотря на удельную раздробленность, Польша не­оспоримо шла по пути развития и в политическом, и в куль­турном, и в экономическом отношении, но прежняя государ­ственная и политическая организация не соответствовала уже этому развитию. Новое государство, над созиданием которого начали трудиться силезские Пясты, хотя сильное и однородное, не должно было быть патриархальным и самодержавным, так как ему пришлось бы считаться с самостоятельной церковью, с рыцарством, владевшим землею и с городами, которые быстро развивались. Общество, стремившееся к расширению свободы труда и ценившее ее все лучше и лучше, создало бы себе новые формы городской и сельской организации. При этом не обошлось бы без влияния западных учреждений, переносимых к нам многочисленными выходцами оттуда, но это влияние не отняло бы у польского общества его прежней организации и ха­рактера.
Между тем внезапно в 1241 г. обрушилось на Польшу страшное монгольское нашествие, которое разрушило результаты её развития и насильственно задержало само это развитие.

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.