Оценивая в самом благоприятном свете деятельность постоянного Совета и старательно отмечая все его положительные результаты, мы однако приходим к тому убеждению, что это учреждение не было в состоянии окончательно обуздать вековую анархию. Навязанное сверху, не понятое массой общества, не получив поддержки от него, оно не могло само по себе заменить тех общественных факторов, которые еще сохранились невредимыми при анархии, и из которых только и могло выйти настоящее возрождение пришедшего в упадок народа. Таким фактором было народное стремление к просвещению.
Изображая польскую историю последних двух столетий, мы неоднократно говорили об упадке просвещения, о невежестве, охватившем умы, и нисколько не допустили преувеличения в этом, но этот умственный упадок народа не мог измеряться политическим упадком. Политическая анархия господствовала в Польше уже с начала XVI века, поляки никогда не
достигали правительства по новому образцу, с концом XVIII века заблуждение «золотой свободы» господствовало в силу вековой традиции, ему нельзя было противопоставить ни одного воспоминания из прошлого, нельзя было указать народу ни на один момент в его новой истории, когда бы польское общество выказало покорность своему королю, охотно платило налоги и вследствие того было великим, могущественным, счастливым. Самым сильным аргументом золотой шляхетской свободы был собственно тот, что, несмотря на нее, а скорее даже благодаря ей, Польша в XVI и XVII веках была великой и торжествующей. Итак до тех пор, пока исторические труды не показали, насколько призрачным был этот блеск, и к чему он должен был привести, а до распространения этого убеждения и теперь еще далеко, каждый государственный человек, выступавший в Польше с требованием государственной реформы, не только не мог опереться на лучшую традицию, но, напротив того, в тогдашней традиции находил оружие против себя и падал в борьбе с этой ложной, но могущественной традицией.
В несравненно лучших условиях находился каждый, кто направлял свой труд на распространение народного образования. Традиция не связывала его, а, напротив, помогала. Достаточно было обратиться ему к прошлому, чтобы пробудить воспоминания о том очаровании и блеске, которыми некогда был окружен народ благодаря широко распространенному просвещению, достаточно было вывести из забвения знаменитых писателей золотого века, чтобы представить готовый образец и пробудить похвальное соперничество с прошлым. Пропаганда невежества, выходившая из иезуитских школ в XVII столетии, была искусственно навязана способностям и склонностям народа. Ведь и сама теория золотой свободы только тем и оправдывала перешедшую всякие границы вольность, что польская шляхта, в силу своих исключительных добродетелей, в силу своего мужества и разума, не нуждается в принудительной силе и в правительственной власти. Эта теория, гибельная для государства, поддерживала народное просвещение и литературу вплоть до половины XVII века, несмотря на другие невыгодные условия, а впоследствии по крайней мере поддерживала сознание того, что анархист-шляхтич обязан быть во всяком случае образованным и просвещенным гражданином. Шляхта училась плохо и училась мало, потому что школы были плохие, но учиться не переставала. Испортился литературный вкус, и понизилась ценность литературы, но численность напечатанных произведений нисколько не уменьшилась. Поэтому реформатор просвещения, Станислав Конарский, встретил большое сопротивление в монополии научных учреждений, которыми были иезуитский орден и краковская академия, но в польском обществе нашел плодородную почву и благосклонный прием. Под давлением общественного мнения, которое высказалось за училища пиаристов и за их систему обучения, даже иезуиты должны были по необходимости подумать об улучшении своих школ. Новые училища и опять увеличившееся отправление молодежи заграницу принесли очевидные результаты уже через несколько десятков лет, несмотря на беспрестанные политические бури и перевороты. Идя за лозунгом Лещинского и Конарского, польское общество, или по крайней мере его высшие слои, привязались всем умом и сердцем к современной им французской цивилизации, с лихорадочной поспешностью усвоивая ее себе, они развивали на ней свое воображение, черпали из неё богатый запас знаний, выносили из неё более широкий взгляд на мир и на существующия в нем отношения. Много способных молодых людей посвятили свои дарования и силы литературной деятельности, а когда на польский престол сел Станислав Август, король, питавший любовь к наукам и искусствам, то они встретили с его стороны поощрение и активную поддержку. Появились периодическия издания, политические и литературные, в 1765 г. возник постоянный польский театр в Варшаве, Иосиф Залуский в 1773 г. отдал в собственность народа громадную библиотеку. Таким образом возникла в Польше литература, вазванная Станиславовской, характерная по своему направлению, удивительная по своей плодовитости. В настоящее время нетрудно указать её отрицательные стороны. Вместо сжатости и силы выражения мы слишком часто встречаем в ней декламацию, вместо истинного, сердечного чувства — утонченное остроумие, вместо искреннего, открытого мнения — бесцветность, продиктованную придворным обхождением, вместо основательного образования — энциклопедическое выказывание сведений. Это были отрицательные черты ложно-классической французской литературы, усилившиеся при подражании. И все-таки литература, которая, как польская Станиславовская, двинула вперед литературный язык народа, подавленный макаронизмами, вновь вызвала к жизни все роды поэзии и дала для них определенные формы, дала начало историческим и естественным наукам, серьезно понятым, присвоила обществу много сокровищ высоко развитой цивилизации, а к другим проложила дорогу, такая литература, несмотря на все свои недостатки, исполнила великую задачу по отношению к народу, была доказательством, что народ этот пробудился для мышления. Общество, которое уже читало Хотинскую войну, Мышенду, Сатиры, Монахомахию, Стольника, Досвядчинского и столько других произведений в прозе и в стихах Игнатия Красицкого, которое рукоплескало драматическим произведениям Богомольца, Заблоцкого, Богуславского и Немцевича, которое наперерыв читало стихотворения Трембецкого, Венгерского, Карпинского, Князнина, которое наконец приобрело себе серьезные исторические труды Нарушевича, должно было быть уже совсем иным, чем общество саксонской эпохи. Станиславовская литература совершенно преобразовала народ, положила первые основы теперешнему польскому образованию, чувствам, воображению и мысли, и самой лучшей её чертой была бесспорная способность к дальнейшему развитию вглубь и вширь. Во время спокойствия, которое наступило после первого раздела страны, эта литература создавала свои самые выдающияся произведения, как зрелый плод стараний, предпринятых перед тем великим пиаристом, но, не довольствуясь тем, работала в то же время для дальнейшего будущего.
В 1773 г. случилось происшествие, которое сделало возможным эту работу: уничтожение иезуитского ордена папою Климентом XIV. Факт этот имел неисчислимые положительные последствия для польского народа. Правда, мы заметили, что в половине XVIII века и иезуиты стали улучшать свои школы, мы должны признать, что, по уничтожении ордена, многие иезуиты, хотя бы только один, Нарушевич, заняли почетное положение в литературе, но, оценивая деятельность иезуитов, мы должны иметь в виду не единичные личности, а целую систему. Эта система воспитания держалась на известной высоте лишь до тех пор, пока встречала себе сильное соперничество, как некогда в иноверческих школах, позже в пиаристских, пока имела откуда, и должна была, черпать известный научный материал, но это было только искусственной и временной гальванизацией, иезуитская система не признавала свободной, самостоятельной науки и была создана для того, чтобы бороться с такой наукой, чтобы охранять человечество от её воображаемых опасностей. Поэтому она каждый раз, как одерживала победу над соперниками и захватывала в свои руки монополию образования молодежи, как в Польше, должна была с неумолимой последовательностью приводить к упадку науки и просвещения, так как то и другое по её пониманию не имело самостоятельности и, следовательно, не могло в её руках развиваться и возрождаться. Поэтому уничтожение иезуитского ордена было освобождением просвещения и воспитания от угнетавших их уз. Сверх того, оно отдавало государству громадные капиталы и имения, принадлежавшие прежде иезуитам, для употребления на дело просвещения и сделало возможным осуществление мысли, которую депутаты напрасно представили сейму еще при Сигизмунде Августе, предоставить дело образования молодежи ведению и контролю государства.
Уничтожение иезуитского ордена пришлось в Польше на тот печальный момент, когда судьбы страны находились в руках шайки самых дурных людей: полномочной делегации, совещавшейся в Варшаве под председательством Адама Понинского. Под предлогом освидетельствования бывших иезуитских капиталов, они бросились расхищать их. В то же время однако под давлением общественного мнения и по предложению Иоахима Хребтовича, 14 октября 1773 г. состоялось постановление, учреждавшее эдукационную коммиссию, высшую законодательную и исполнительную власть в делах просвещения. В состав её вошли люди, отличавшиеся образованием и доброжелательством, как Хребтович, Игнатий Потоцкий, Андрей Замойский, Адам Чарторыйский, активное участие в её трудах принял отличный педагог Григорий Пирамович, и под их руководством комиссия, в течении короткого времени, развила деятельность, сопровождавшуюся благими последствиями. Бывшие иезуитские капиталы были спасены и приведены в порядок, доход с них был назначен на цели просвещения. Не без труда были реформированы виленский и краковский университеты, последний — энергичным Гугоном Коллонтаем, им были даны новые программы и направление наук, в них были восстановлены находившиеся в небрежении занятия юридические, естественно-исторические и философские, их обогатили такими учреждениями, как клиники, ботанические сады, обсерватория, и были привлечены к ним молодые, но уже прославившиеся научные силы, как, например, Ян Снядецкий. В более значительных провинциальных городах был учрежден целый ряд средних училищ, называвшихся уездными и под-уездными (szkoly wydzialowe и podwydzialowe). Были основаны учительские семинарии, женские и еврейские школы, обратились наконец и к народным школам, так называемым приходским (parafialne). Отлично составленные программы наук, превосходная педагогическая система, в равной мере считавшаяся с требованиями теории и практики, образцовые руководства, составленные трудами общества для издания элементарных книг, бдительный и просвещенный контроль, наконец дух уважения к истинному, самостоятельному знанию, все это, вместе взятое, создало школьную систему, которая превосходно соответствовала потребностям народа, упрочивала более глубокое воздействие науки на литературу ближайшего поколения, в короткое время поставила на новые пути образование и воспитание всей молодежи, просвещение, сосредоточивавшееся до тех пор на вершинах общества, распространила в более широких слоях и составляла справедливую гордость Польши перед современными иностранными государствами.
Полное умственное возрождение народа было только уже вопросом времени, потому что под влиянием новой системы образования не исключительные уже личности, как прежде, а все молодое воспитывающееся поколение должно было порвать с теми понятиями и чувствами, которые доводили до гибели государство и общество. Новое умственное движение направилось на область общественных и политических отношений, подвергло их строгому обсуждению и извлекло из них глубокое поучение. Печальные события времени первого раздела во всем своем ужасе предстали перед взором нового поколения, открылись глаза на отчаянное, идущее к упадку положение отчизны, заблуждение золотой свободы и анархии теряло свое призрачное очарование, изуродованные нравственные понятия народа исправлялись. Уже клеймили именем преступления подкуп, совершавшийся перед тем явно, и узкий эгоизм, обычное до тех пор раболепство перед иностранными дворами подвергалось презрению, все громче и могущественнее раздавался девиз любви к родине и обнаруживалось чувство национального достоинства. Элементы, отстраненные олигархией от политического значения и влияния, т,е. шляхта среднего состояния и горожане, стремясь к просвещению, почувствовали свои силы и, как самостоятельный и прогрессивный политический фактор, выступили на борьбу с олигархией, опустошавшей страну и опиравшейся на толпы невежественной и бедной шляхты.
Первым выдающимся представителем нового направления был Андрей Замойский. Он не имел способности к политической деятельности, но, отказавшись в 1767 г. от должности канцлера, которую он занимал, из самых печальных обстоятельств вышел незапятнанным. Просвещенный и думавший об общественном благе гражданин, он обратил внимание на гибельные социальные отношения, подал в своих имениях пример добровольного перевода крестьян на оброк и, имея порученное ему в 1776 г. составление проекта уложения законов, выработал его в направлении улучшения участи угнетенных классов. Из самого близкого круга Андрея Замойского вышел человек большого образования и таланта, горожанин по происхождению, Станислав Сташиц, который в известном сочинении: «Примечания к жизни Яна Замойского» (Uwagi nad zyciem Jana Zamojskiego) в 1785 г. начертил первую программу решительной реформы.
Основывая свое суждение на глубоком знакомстве с французской политической литературой и почерпая из неё множество мыслей для реформы образования, исполнительной власти, судопроизводства, налогов и экономических отношений, Сташиц умел однако же уберечься от слепого подражания французским реформаторам и отлично понял разницу в положении Польши и Франции. Если Франция стремится к свободе, потому что падает вследствие деспотизма своего правительства, то Польша, снедаемая избытком свободы и анархией, должна искать спасения в усилении своего правительства. Наследственность престола, законодательная власть в постоянном сейме, исполнительная власть в специальных правительственных комиссиях, постоянная армия, соответствующая чужеземным силам, налоги, достаточные для её содержания, и рядом с этим основательная реформа общества, поднятие городов из упадка и освобождение крестьян — вот главные пункты политической программы Сташица. Прибавим еще, что эта программа во всех подробностях оказалась подкрепленною убеждающей силой философских, политических и экономических доказательств, что, будучи свободной от всякой личной зависти или сословных обид, она на каждой странице дышала патриотическим одушевлением, что местами она возвышалась до неподдельного пафоса и говорила равно как уму, так и чувству, и мы поймем, что книга Сташица потрясла все здоровые элементы в народе, вызвала к жизни обильную политическую литературу и послужила группировке партии, которая уже знала, к какой цели и под каким девизом она должна стремиться.
Изображая польскую историю последних двух столетий, мы неоднократно говорили об упадке просвещения, о невежестве, охватившем умы, и нисколько не допустили преувеличения в этом, но этот умственный упадок народа не мог измеряться политическим упадком. Политическая анархия господствовала в Польше уже с начала XVI века, поляки никогда не
достигали правительства по новому образцу, с концом XVIII века заблуждение «золотой свободы» господствовало в силу вековой традиции, ему нельзя было противопоставить ни одного воспоминания из прошлого, нельзя было указать народу ни на один момент в его новой истории, когда бы польское общество выказало покорность своему королю, охотно платило налоги и вследствие того было великим, могущественным, счастливым. Самым сильным аргументом золотой шляхетской свободы был собственно тот, что, несмотря на нее, а скорее даже благодаря ей, Польша в XVI и XVII веках была великой и торжествующей. Итак до тех пор, пока исторические труды не показали, насколько призрачным был этот блеск, и к чему он должен был привести, а до распространения этого убеждения и теперь еще далеко, каждый государственный человек, выступавший в Польше с требованием государственной реформы, не только не мог опереться на лучшую традицию, но, напротив того, в тогдашней традиции находил оружие против себя и падал в борьбе с этой ложной, но могущественной традицией.
В несравненно лучших условиях находился каждый, кто направлял свой труд на распространение народного образования. Традиция не связывала его, а, напротив, помогала. Достаточно было обратиться ему к прошлому, чтобы пробудить воспоминания о том очаровании и блеске, которыми некогда был окружен народ благодаря широко распространенному просвещению, достаточно было вывести из забвения знаменитых писателей золотого века, чтобы представить готовый образец и пробудить похвальное соперничество с прошлым. Пропаганда невежества, выходившая из иезуитских школ в XVII столетии, была искусственно навязана способностям и склонностям народа. Ведь и сама теория золотой свободы только тем и оправдывала перешедшую всякие границы вольность, что польская шляхта, в силу своих исключительных добродетелей, в силу своего мужества и разума, не нуждается в принудительной силе и в правительственной власти. Эта теория, гибельная для государства, поддерживала народное просвещение и литературу вплоть до половины XVII века, несмотря на другие невыгодные условия, а впоследствии по крайней мере поддерживала сознание того, что анархист-шляхтич обязан быть во всяком случае образованным и просвещенным гражданином. Шляхта училась плохо и училась мало, потому что школы были плохие, но учиться не переставала. Испортился литературный вкус, и понизилась ценность литературы, но численность напечатанных произведений нисколько не уменьшилась. Поэтому реформатор просвещения, Станислав Конарский, встретил большое сопротивление в монополии научных учреждений, которыми были иезуитский орден и краковская академия, но в польском обществе нашел плодородную почву и благосклонный прием. Под давлением общественного мнения, которое высказалось за училища пиаристов и за их систему обучения, даже иезуиты должны были по необходимости подумать об улучшении своих школ. Новые училища и опять увеличившееся отправление молодежи заграницу принесли очевидные результаты уже через несколько десятков лет, несмотря на беспрестанные политические бури и перевороты. Идя за лозунгом Лещинского и Конарского, польское общество, или по крайней мере его высшие слои, привязались всем умом и сердцем к современной им французской цивилизации, с лихорадочной поспешностью усвоивая ее себе, они развивали на ней свое воображение, черпали из неё богатый запас знаний, выносили из неё более широкий взгляд на мир и на существующия в нем отношения. Много способных молодых людей посвятили свои дарования и силы литературной деятельности, а когда на польский престол сел Станислав Август, король, питавший любовь к наукам и искусствам, то они встретили с его стороны поощрение и активную поддержку. Появились периодическия издания, политические и литературные, в 1765 г. возник постоянный польский театр в Варшаве, Иосиф Залуский в 1773 г. отдал в собственность народа громадную библиотеку. Таким образом возникла в Польше литература, вазванная Станиславовской, характерная по своему направлению, удивительная по своей плодовитости. В настоящее время нетрудно указать её отрицательные стороны. Вместо сжатости и силы выражения мы слишком часто встречаем в ней декламацию, вместо истинного, сердечного чувства — утонченное остроумие, вместо искреннего, открытого мнения — бесцветность, продиктованную придворным обхождением, вместо основательного образования — энциклопедическое выказывание сведений. Это были отрицательные черты ложно-классической французской литературы, усилившиеся при подражании. И все-таки литература, которая, как польская Станиславовская, двинула вперед литературный язык народа, подавленный макаронизмами, вновь вызвала к жизни все роды поэзии и дала для них определенные формы, дала начало историческим и естественным наукам, серьезно понятым, присвоила обществу много сокровищ высоко развитой цивилизации, а к другим проложила дорогу, такая литература, несмотря на все свои недостатки, исполнила великую задачу по отношению к народу, была доказательством, что народ этот пробудился для мышления. Общество, которое уже читало Хотинскую войну, Мышенду, Сатиры, Монахомахию, Стольника, Досвядчинского и столько других произведений в прозе и в стихах Игнатия Красицкого, которое рукоплескало драматическим произведениям Богомольца, Заблоцкого, Богуславского и Немцевича, которое наперерыв читало стихотворения Трембецкого, Венгерского, Карпинского, Князнина, которое наконец приобрело себе серьезные исторические труды Нарушевича, должно было быть уже совсем иным, чем общество саксонской эпохи. Станиславовская литература совершенно преобразовала народ, положила первые основы теперешнему польскому образованию, чувствам, воображению и мысли, и самой лучшей её чертой была бесспорная способность к дальнейшему развитию вглубь и вширь. Во время спокойствия, которое наступило после первого раздела страны, эта литература создавала свои самые выдающияся произведения, как зрелый плод стараний, предпринятых перед тем великим пиаристом, но, не довольствуясь тем, работала в то же время для дальнейшего будущего.
В 1773 г. случилось происшествие, которое сделало возможным эту работу: уничтожение иезуитского ордена папою Климентом XIV. Факт этот имел неисчислимые положительные последствия для польского народа. Правда, мы заметили, что в половине XVIII века и иезуиты стали улучшать свои школы, мы должны признать, что, по уничтожении ордена, многие иезуиты, хотя бы только один, Нарушевич, заняли почетное положение в литературе, но, оценивая деятельность иезуитов, мы должны иметь в виду не единичные личности, а целую систему. Эта система воспитания держалась на известной высоте лишь до тех пор, пока встречала себе сильное соперничество, как некогда в иноверческих школах, позже в пиаристских, пока имела откуда, и должна была, черпать известный научный материал, но это было только искусственной и временной гальванизацией, иезуитская система не признавала свободной, самостоятельной науки и была создана для того, чтобы бороться с такой наукой, чтобы охранять человечество от её воображаемых опасностей. Поэтому она каждый раз, как одерживала победу над соперниками и захватывала в свои руки монополию образования молодежи, как в Польше, должна была с неумолимой последовательностью приводить к упадку науки и просвещения, так как то и другое по её пониманию не имело самостоятельности и, следовательно, не могло в её руках развиваться и возрождаться. Поэтому уничтожение иезуитского ордена было освобождением просвещения и воспитания от угнетавших их уз. Сверх того, оно отдавало государству громадные капиталы и имения, принадлежавшие прежде иезуитам, для употребления на дело просвещения и сделало возможным осуществление мысли, которую депутаты напрасно представили сейму еще при Сигизмунде Августе, предоставить дело образования молодежи ведению и контролю государства.
Уничтожение иезуитского ордена пришлось в Польше на тот печальный момент, когда судьбы страны находились в руках шайки самых дурных людей: полномочной делегации, совещавшейся в Варшаве под председательством Адама Понинского. Под предлогом освидетельствования бывших иезуитских капиталов, они бросились расхищать их. В то же время однако под давлением общественного мнения и по предложению Иоахима Хребтовича, 14 октября 1773 г. состоялось постановление, учреждавшее эдукационную коммиссию, высшую законодательную и исполнительную власть в делах просвещения. В состав её вошли люди, отличавшиеся образованием и доброжелательством, как Хребтович, Игнатий Потоцкий, Андрей Замойский, Адам Чарторыйский, активное участие в её трудах принял отличный педагог Григорий Пирамович, и под их руководством комиссия, в течении короткого времени, развила деятельность, сопровождавшуюся благими последствиями. Бывшие иезуитские капиталы были спасены и приведены в порядок, доход с них был назначен на цели просвещения. Не без труда были реформированы виленский и краковский университеты, последний — энергичным Гугоном Коллонтаем, им были даны новые программы и направление наук, в них были восстановлены находившиеся в небрежении занятия юридические, естественно-исторические и философские, их обогатили такими учреждениями, как клиники, ботанические сады, обсерватория, и были привлечены к ним молодые, но уже прославившиеся научные силы, как, например, Ян Снядецкий. В более значительных провинциальных городах был учрежден целый ряд средних училищ, называвшихся уездными и под-уездными (szkoly wydzialowe и podwydzialowe). Были основаны учительские семинарии, женские и еврейские школы, обратились наконец и к народным школам, так называемым приходским (parafialne). Отлично составленные программы наук, превосходная педагогическая система, в равной мере считавшаяся с требованиями теории и практики, образцовые руководства, составленные трудами общества для издания элементарных книг, бдительный и просвещенный контроль, наконец дух уважения к истинному, самостоятельному знанию, все это, вместе взятое, создало школьную систему, которая превосходно соответствовала потребностям народа, упрочивала более глубокое воздействие науки на литературу ближайшего поколения, в короткое время поставила на новые пути образование и воспитание всей молодежи, просвещение, сосредоточивавшееся до тех пор на вершинах общества, распространила в более широких слоях и составляла справедливую гордость Польши перед современными иностранными государствами.
Полное умственное возрождение народа было только уже вопросом времени, потому что под влиянием новой системы образования не исключительные уже личности, как прежде, а все молодое воспитывающееся поколение должно было порвать с теми понятиями и чувствами, которые доводили до гибели государство и общество. Новое умственное движение направилось на область общественных и политических отношений, подвергло их строгому обсуждению и извлекло из них глубокое поучение. Печальные события времени первого раздела во всем своем ужасе предстали перед взором нового поколения, открылись глаза на отчаянное, идущее к упадку положение отчизны, заблуждение золотой свободы и анархии теряло свое призрачное очарование, изуродованные нравственные понятия народа исправлялись. Уже клеймили именем преступления подкуп, совершавшийся перед тем явно, и узкий эгоизм, обычное до тех пор раболепство перед иностранными дворами подвергалось презрению, все громче и могущественнее раздавался девиз любви к родине и обнаруживалось чувство национального достоинства. Элементы, отстраненные олигархией от политического значения и влияния, т,е. шляхта среднего состояния и горожане, стремясь к просвещению, почувствовали свои силы и, как самостоятельный и прогрессивный политический фактор, выступили на борьбу с олигархией, опустошавшей страну и опиравшейся на толпы невежественной и бедной шляхты.
Первым выдающимся представителем нового направления был Андрей Замойский. Он не имел способности к политической деятельности, но, отказавшись в 1767 г. от должности канцлера, которую он занимал, из самых печальных обстоятельств вышел незапятнанным. Просвещенный и думавший об общественном благе гражданин, он обратил внимание на гибельные социальные отношения, подал в своих имениях пример добровольного перевода крестьян на оброк и, имея порученное ему в 1776 г. составление проекта уложения законов, выработал его в направлении улучшения участи угнетенных классов. Из самого близкого круга Андрея Замойского вышел человек большого образования и таланта, горожанин по происхождению, Станислав Сташиц, который в известном сочинении: «Примечания к жизни Яна Замойского» (Uwagi nad zyciem Jana Zamojskiego) в 1785 г. начертил первую программу решительной реформы.
Основывая свое суждение на глубоком знакомстве с французской политической литературой и почерпая из неё множество мыслей для реформы образования, исполнительной власти, судопроизводства, налогов и экономических отношений, Сташиц умел однако же уберечься от слепого подражания французским реформаторам и отлично понял разницу в положении Польши и Франции. Если Франция стремится к свободе, потому что падает вследствие деспотизма своего правительства, то Польша, снедаемая избытком свободы и анархией, должна искать спасения в усилении своего правительства. Наследственность престола, законодательная власть в постоянном сейме, исполнительная власть в специальных правительственных комиссиях, постоянная армия, соответствующая чужеземным силам, налоги, достаточные для её содержания, и рядом с этим основательная реформа общества, поднятие городов из упадка и освобождение крестьян — вот главные пункты политической программы Сташица. Прибавим еще, что эта программа во всех подробностях оказалась подкрепленною убеждающей силой философских, политических и экономических доказательств, что, будучи свободной от всякой личной зависти или сословных обид, она на каждой странице дышала патриотическим одушевлением, что местами она возвышалась до неподдельного пафоса и говорила равно как уму, так и чувству, и мы поймем, что книга Сташица потрясла все здоровые элементы в народе, вызвала к жизни обильную политическую литературу и послужила группировке партии, которая уже знала, к какой цели и под каким девизом она должна стремиться.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.