На сейме 1678 г. отвергнут был союз с Францией, отвергнута ратификация журавинского мира, и священная война с неверными, с татарами и с Турцией, была поставлена наивысшей и исключительной задачей Польши. Ради этого посланничества были прекращены всякие неприязненные выходки против Пруссии и Австрии, поспешили заключить перемирие с Россией, за которой признаны были Киев и Смоленск за обязательство приступить к священной войне и за уплату двух миллионов злотых польских.
Как это случилось? К французской партии принадлежало несомненно много выдающихся личностей: Станислав Яблоновский, великий гетман, и коронный польный гетман Сенявский, Казимир Сапега, великий гетман литовский, Рафаил Лещинский и прежде всех других Андрей Морштын, коронный подскарбий, люди, решившиеся довести дело до конца. Кроме того французская политика пустила глубокие корни, по крайней мере, в высшем польском обществе уже со времени Марии Гонзага. Идя в этом отношении вместе со всею тогдашней Европой, и поляки стали подражать всему, что выходило от версальского двора, вместе с модой в нарядах перенимали также французский язык и французскую литературу. Польские паны и пани часто путешествовали во Францию, и это содействовало укреплению таких связей, а под прогрессивным французским влиянием даже создалась новая школа в польской словесности, именно в поэзии. Начали появляться многочисленные переводы тогдашних знаменитых французских трагиков, а глава французской партии, Андрей Морштын, прослыл довольно хорошим поэтом, воспитанным на французских образцах. Весь этот французский классицизм, обремененный мифологией, фантастичностью и любовным сентиментализмом, не имел ничего общего с бессмертными образцами древней (греко-римской) литературы, которою в XVI веке Польша пользовалась из первых рук, но во всяком случае представлял собой элемент лучшего литературного вкуса, элемент прогрессивный в ту эпоху, когда народное образование понизилось до схоластики и панегириков. Выгоды от французского союза были, впрочем, осязательны и говорили каждому несколько более трезвому уму, к этому союзу склонялась даже и шляхта, опасавшаяся больших турецких войн, которыя могли возникнуть благодаря союзу с Австрией. Таким образом французская политика имела сначала сильный перевес в народе и, решительно поддержанная королем, могла точно также удержать его и на будущее время. Однако Собеский отвернулся от неё.
Прежде всего король должен был считаться с золотой свободой шляхты, которая, утвердившись на основных законах, не давала ему сколько-нибудь большой свободы действий и каждый его шаг, более политический и менее популярный, представляла преступным посягательством подозрительным умам сбитой с толку и неспособной к размышлению шляхты. Король должен был считаться также с полным упадком и нравственным расстройством народа, приводившим уже к тому, что каждый иностранный двор лестью и деньгами мог организовать себе в Польше партию, готовую поддерживать его, срывать сеймики и сеймы, уничтожать исполнение самых благотворных постановлений и ставить собственному правительству самые сильные препятствия. Таких сторонников в Польше сумел приобрести себе даже курфирст бранденбургский, насколько же легче было достигнуть этой цели Австрии, угрожаемой польско-французским союзом, и римской курий, поддерживавшей Австрию против Турции. Епископы-сенаторы слушали римских приказаний и приказаний нунция, полтора — два десятка магнатов были склонены обычными средствами, в шляхте было возбуждаемо единственное благороднейшее, какое еще у ней осталось, именно религиозное чувство, ее воспламеняли к священной войне против турок, а апостольская столица употребляла все свое влияние, чтобы возбудить в Польше отвращение к французской политике, как не христианской, и не допустить ратификации журавинского мира. Следовательно Ян III находился под немалым давлением австрийских послов, папских нунциев, духовенства и шляхты, и наконец не устоял против него.
И однако только этим давлением мы не можем объяснить всего, потому что не нужно забывать, что, переходя на сторону Австрии и турецкой войны, король восстановлял против себя в одинаковой мере сильную французскую партию и побуждал ее к открытой оппозиции. Не забудем равным образом и того, что шесть лет понадобилось для того, чтобы создалась в Польше австрийско-папская партия, что только нерешительность Собеского помогла ей организоваться в силу, грозную уже потом и для короля. Только в государстве, где правит большинство, государь принужден подчиняться этому большинству и может из-за него освободиться от исторической ответственности. В анархической Польше управлял каждый, кто хотел, каждый магнат вел свою собственную политику, а король был точно таким же магнатом, только самым сильным. Большие коронные именья и раздача вакантных мест, конечно, создавали ему известную партию, но его политика, какова бы она ни была, всегда сталкивалась с политикой противных ему магнатов, должна была бороться с ней, уже никогда не могла рассчитывать на поддержку со стороны всего народа, была политикой не государственной, но олигархической, не могла с успехом содействовать великим целям, но благодаря всеобщей анархии ей была предоставлена свобода следовать какому угодно направлению. Итак, если Собеский отбросил французский союз и оперся, как увидим, на австрийский, то лишь очень глубокие личные побуждения могли окончательно склонить его к этому.
Собеский несомненно стоял выше всего общества, его окружавшего, стоял выше по любви и преданности к стране, которая призвала его на трон, стоял выше по бесспорному военному таланту и геройству, имел искреннее желание поднять Польшу из её внутреннего расстройства, осуществить реформы, упрочить династию, но то общество, среди которого он вырос, само насквозь испорченное и падшее, и его принижало до себя, забивая настоящую энергию и тот политический рассудок, какие он выказал в начале своего царствования. В этом отношении совершенно не изменились те печальные условия, которые мы, изображая царствование Яна Казимира, представили в общих чертах, усиливалось только религиозное чувство, которому Сигизмунд III дал прочную опору и которому шведское нашествие, отбитое под лозунгом обороны веры, помогло распространиться в сердцах и умах народа. Никогда церковь не находила столько преданности в обществе, лишая наследства собственных детей, ее засыпали пожертвованиями и вкладами, казалось, что вся земля перейдет в её владение, и те же самые сеймы, которые в 1658 г. из изгнания из Польши арианской секты делали жертвоприношение Богу, увидели себя принужденными ограничить пожертвования имений на церковь. Вся Польша приняла вид одного монашеского лагеря. В более образованных слоях общества всем заправляли иезуиты, руководя всем воспитанием и домашней жизнью, предписывая шляхте тот же самый однообразный шаблон мысли, чувства, вкуса, какими они сами руководились во всех своих делах, даже в постройке костелов и монастырей, которые, не отступая от раз навсегда выбранного неуклюжего и скучного стиля барокко, разнились между собою только размерами. Однако одни иезуиты не могли удовлетворять весь народ. Их образование, как бы ничтожно оно ни было, некоторая аристократичность и высокомерие в обхождении и, более всего, громадные состояния не позволяли слишком приближаться к ним толпам мелкой невежественной, грубой шляхты. Эти толпы, подражая панам, также нуждались в монахе, который бы вместе с ними ел, пил, проводил время и братался, и нашли его в орденах нищенствующих бернардинов, францисканцев и капуцинов, которые широко распространились теперь по всей Польше и ни образованием, ни имуществом, ни высокомерием не поражали бедного шляхтича, владевшаго одной полосой или деревней. Однако этот бедный шляхтич не был в состоянии прокормить многочисленную монашескую братию, а тем менее воздвигать для неё многочисленные костелы и монастыри, и тут нужно было прибегнуть к панской протекции и милости. Сначала трудно было соперничать с иезуитом, однако по мере того, как уровень народной интеллигенции понижался, и нищенствующие ордена подходили к настроению более зажиточной шляхты. Брат-милостынник (kwestarz) не раз принимал на себя роль старинных дворовых шутов, еще более низкую потому, что, остерегаясь говорить горькую правду, он рассыпал одну только лесть, ездил от двора к двору, забавлял, смешил, служил мишенью общаго остроумия, а если умел отбиваться, если терпеливо сносил учинявшияся над ним проказы, то возвращался в монастырь на полном возу, с набитым кошелем, гоня перед собою много скота. Несмотря на то, и этой готовности жертвовать на церковное дело, и религиозному чувству, и благочестивым обрядам не доставало в то время более глубокого содержания, так как рядом с властью и законом удобно помещались кичливость и своеволие, рядом с интересами всей страны — интересы частных лиц.
Ведя подобную жизнь, был ли в состоянии народ трезво смотреть на свое положение и вести хладнокровную и расчетливую политику? Народ жил уже только возбужденной до неестественности фантазией и чувством, а для такого народа турецкий вопрос принимал странный вид. Турецко-татарское могущество представлялось более грозным, чем оно было на самом деле, частые татарские нападения, сопровождавшиеся уведением населения в неволю и надругательством над женскою честью, создали в рыцарской и христианской Польше, среди всеобщей неуверенности в завтрашнем дне, дух религиозной борьбы, который не возлагал никакой надежды на применение той или другой комбинации дипломатических средств к отражению опасности. Своей славой и возвышением Собеский был обязан турецким и татарским войнам, разве не могло ему казаться, при общем настроении народа, что, полагая конец этим войнам, как того требовал политический интерес, он утратит свою славу и поколеблет свое положение? Его воинственный и всецело религиозный дух легко воспламенялся от великой мысли крестового похода на врагов креста и подчинялся влиянию римской курий, которая, подсунув ему впоследствии духовником иезуита отца Воту производила на него медленное, но тем более действительное и непрерывное давление в политических делах. Кроме того Собеский имел подле себя злого гения в лице своей жены, нежно любимой Марусеньки (Marysienka), которую он боготворил и которой слепо подчинялся. Эта суетная и ничтожная женщина пользовалась такою слабостью своего мужа, чтобы во всем принизить его до себя и сделать орудием своих капризов и низменного честолюбия. Француженка по происхождению, она смертельно обиделась на Людовика ХIV за то, что он её отца, маркиза д’Аркиен, человека неспособного и слабохарактерного, не хотел сделать, по её намекам, князем и пером Франции, и воспламенилась такой ненавистью к нему, что, хотя Людовик ХIV и постарался впоследствии исправить свою ошибку, она позволила себе увлечься перспективой, искусно подставленною ей Австрией — выходом замуж за её сына Якова эрцгерцогини австрийской и обеспечением за ним престола. Из-за этого королева передавала противникам все переговоры, которые её муж вел с Францией и Швецией, и, решительно помешав этому предприятию, наконец толкнула мужа в объятия Австрии. В свою очередь рассердился и гордый король Франции и склонял свою партию к лишению престола Яна III, но через это только ускорил упадок своей политики в Польше. На сейме 1683 г. был привлечен к суду главный сторонник Франции, коронный подскарбий Андрей Морштын, после перехвата его тайной корреспонденции у него были отняты должности и почести, и тем наведен был страх на всю французскую партию. При посредничестве папы заключен был наступательно-оборонительной союз с императором Леопольдом, обязывавший Австрию и Польшу вести общую войну с Турцией вплоть до одоления последней и заключения с ней общего мира. Вместе с тем по тайному договору Австрия обязывалась выдать одну из своих княжен за сына Собеского Якова и помочь ему достигнуть польского престола по смерти отца.
Вся вторая половина царствования Яна III является непрерывной вереницей великих подвигов, но вместе с тем и несчастий, которые принес Польше этот неполитичный и противоречивший её интересам союз. Единственным человеком, который искренно понимал и выполнял этот союз, был Собеский. В 1683 г. Вене угрожали несметные войска Магомета IV под предводительством воинственного визиря Кара-Мустафы. Столица Австрии, несмотря на геройскую оборону, стесненная штурмовавшими турками, совсем было готовилась стать их добычей, вспомогательные войска князей, слабые и недостаточные, мало доставляли помощи, тревога объяла весь христианский мир. Единственная надежда Леопольда заключалась в Собеском. 5 августа императорский посол и папский нунций заклинали его, чтобы он помог Вене и христианству, а 10 сентября Ян III уже стоял под Веной во главе двадцатидвух-тысячного превосходного польского войска и немецких вспомогательных отрядов. Геройское мужество поляков избавило столицу Австрии от неизбежной гибели. Стесненные отряды турок, разбитые страшными в своем натиске панцырными хоругвями гусар, обратились в постыдное беспорядочное бегство, и весь турецкий лагерь, переполненный величайшими богатствами и роскошью, достался в руки победителей. Собеский преследовал убегающих и, еще раз разбив их в большой битве при Парканах, в первый раз уничтожил турецкое господство в Венгрии.
Эти великие военные подвиги Яна III несомненно задержали народ, шедший по скользкой дороге упадка, потому что подняли в нем более благородные чувства и воображение, воспитали тот религиозно-рыцарский дух, который уже при Яне Казимире сосредоточивался вокруг популярных фигур Чарнецкого и Кардецкого. Верным типом такой рыцарской шляхты из второй половины ХVII века является в своих мастерских записках Ян Пасек. Шляхтич без широкого политического кругозора, приверженец свободы и всего гнилого строя Речи Посполитой, не получивший основательного образования, но бывший напыщенным оратором, благородный и вежливый в обхождении, веселый, но быстро хватавшийся за саблю в товарищеской компании, он, как солдат, доверяет вождю, который увлекает его за собой, слепо бросается в опасность и не жалеет собственной крови, потому что борется за высшую идею, которая светит ему. Этот рыцарский дух проявился даже в литературе и произвел в эпоху Собеского двух знаменитых поэтов. Один из них, Веспасиан Коховский, придворный историограф Яна III, трудолюбиво, но без широкого взгляда изобразивший царствования Яна Казимира и Михаила (Annalium Poloniae climacteres. 1683, 1688, 1698) и вместе с тем написавший дневник венской осады (Commentarius, 1684), в своих поэтических произведениях («Непраздное безделье» — «Nieproznujace proznowanie» 1674 и «Псалмодии» — «Psalmodyi» 1693) поднялся до возвышенной лирики и, прославляя священную войну и победы своего короля-героя, с болезненным чувством затронул нравственный и политический упадок народа. Другой поэт, Вацлав Потоцкий (ум. около 1693 г.), бросив добродушные безделушки и фантастическия повести, настроил свою лиру на лад настоящей возвышенной поэзии и создал "Хотинскую войну" (1621 г.), великую польскую эпопею, в которой хотя чувствуется испорченность языка и недостаток художественной концепции, но зато поражает сила выражения, характеристика личностей, живописные образы и возвышенное поэтическое чувство.
Этот подъем народного чувства, проявлением которого была поэтическая литература Польши,не удалось однако сохранить на более продолжительное время, потому что дальнейшее пребывание в австрийском союзе готовило и Польше и Собескому одни только унижения и поражения. Возвратившись из венского похода, во время которого он имел достаточно случаев убедиться в неискренности Австрии и её обещаний, Собеский старался привлечь Россию в христианскую лигу для более успешного содействия турецкой войне. Король предоставил ей полную свободу для внутреннего развития и укрепления точно так же, как и Пруссии, и не поколебался даже заключить с ней вечный мир в 1686 г. через Крыштора Гржимултовского. За обещание помощи против татар за Россией окончательно были признаны Смоленск и Чернигов, а за полтора миллиона также и Киев, обладание которым доставляло ей исключительной перевес в Украине.
Помогая Австрии выгнать турков из Венгрии, Собеский принуждал их делить свои силы для отражения больших походов, которые он предпринимал несколько раз в 1684, 1685, 1686, и 1687 годах, для возвращения Каменца и в Молдавию. Это превосходно служило Австрии, но походы Собеского кончились ничем по тем же самым причинам, которые подготовили некогда Яну Альбрехту страшное буковинское поражение. Польша не имела достаточной организации, чтобы медленно, но систематически подвигаться вперед в Молдавии и, занимая кусок страны, создавать из него прочную опору для дальнейших действий. Единовременные походы, предпринятые хотя бы с многочисленнейшим войском, хотя бы под предводительством Собеского, победоносно проникали, правда, в глубь безлюдной страны и сокрушали слабый отпор, в 1686 г. польские войска проникли до самого Дуная, но перемена времени года и недостаток провианта всегда принуждали их к отступлению, за которое нужно было заплатить тяжелыми жертвами. Собеский каждый раз рассчитывал на обещанную ему помощь от Австрии, которая держала в своих руках ключ к военной ситуации, Трансильванию. Однако Австрия, не желая допустить, чтобы Молдавия досталась под власть династии Собеских, как это было выговорено при заключении союза, всегда обманывала относительно помощи. Пользуясь легковерием Яна III, Леопольд не щадил даже самых щекотливых отцовскпх чувств его, и выдал за курфирста баварского эрцгерцогиню Марию Антонину, уже обещанную королевичу Якову, и все-таки Собеский продолжал твердо стоять за австрийский союз, отверг особый мир с Турцией, к которому склоняла его Франция, и еще раз, но безуспешно, совершил поход в Молдавию в 1691 г. для диверсии австрийским войскам, сражавшимся в Венгрии.
Король, на которого взваливали всю вину в неудаче, потерял поэтому всякое значение и уважение в народе, на него обрушились горькие упреки и оскорбления от собственных подданных, а чем более королевская политика пренебрегала политической идеей и истинным интересом страны и забывала о них, тем более усиливалось господство частных интересов и в среде народа, и в среде его высокомерных олигархов. Каждый думал только о своих собственных выгодах. Выдача замуж Каролины Радзивилл, последней из линии Радзивиллов Биржанских (Radziwillowie na Birzy), наследницы громадного имения, наследство в майорате Замойских (после бездетной смерти Яна Замойского, внука учредителя, в 1665 г.) и в майорате Острожских (по смерти Александра, последнего из прямых наследников майората, князей Заславских, в 1673 г.) — вот важнейшия дела, около которых все вращалось и из-за которых беспрестанно были срываемы сеймы. На Литве партия Сапег завладела всем после упорной борьбы с другими могущественными родами. Даже Франция, до тех пор содействовавшая всякой реформе в Польше, видя теперь последнюю среди своих врагов, образовала в ней свою собственную партию и бессовестно помогала внутреннему расстройству государства, лишь бы только сделать его как можно меньше сильным и наименее вредный для Франции. Среди страшной неурядицы в 1696 г. умер Ян III, жалуясь на свет, в котором «грех, злость и измена так разрослись.»
Отцовская непопулярность досталась в удел и королевичу Якову, а его скандальные ссоры с матерью Марией Казимирой из-за наследования родовых имений и имущества, оставленных отцом, затем вялое содействие со стороны Австрии наряду с решительной неприязнью Франции и её сильной партии в Польше лишили его всякой надежды на польский трон. Дело дошло до того, что преемником Яна III должен был стать тот, кто лучше заплатит и больше всего приобретет сторонников за деньги. Начался аукцион между французским принцем Людовиком де-Конти, которого поддерживал Людовик XIV через своего посла Полиньяка, и саксонским курфирстом Фридрихом Августом, который, перешел в католицизм, чтобы сделать возможной свою кандидатуру. Однако французский кандидат преждевременно израсходовал деньги, и ему не хватило их в решительную минуту, когда дело дошло до избрания, курфирст же саксонский сохранил свой капитал для этого окончательного момента и тех, которые уже поживились на счет князя Конти, перекупил на свою сторону через своего посла Флемминга. Получив на избирательном съезде 1697 г. значительное большинство голосов, он довел избрание до конца и уже короновался в Кракове, прежде чем принц Конти, избранник французской партии, прибыл из Франции в Гданск. Поэтому принц Конти, не нашедши более сильной поддержки, вскоре должен был удалиться из Польши, и страна, признав Августа II королем, предохранпла себя от бедствий внутренней войны.
---
Ян III Собеский — младший сын Якова Собеского, каштеляна краковского, и Теофилии, урожденной Данилович, род. 1629 г., сделался войсковым коронным хорунжим 1656 г., коронным польным гетманом и маршалом в 1665, коронным великим гетманом в 1668, избран польским королем 1674, короновался в 1676, царствовал до 1696 г., в котором и умер. В 1665 г. женился на Марии Казимире д’Аркиен, гофмейстерине (ochmystrzynia) королевы Марии Людвики Гонвага, вдове Яна Замойского, воеводы сандомирского, которая, после смерти Собеского, отправилась в 1699 г. в Рим, оттуда в 1713 во Францию, где умерла в 1716 в Блуа. Сыновья:
1) Яков, род. 1677, женился 1691 на Елизавете Амалии, княжне нейбургской, ум. 1737 г., имел одного сына, умершего ребенком, и четырех дочерей, из которых Мария Клементина, род. 1702 г., жена Иакова Стюарта, претендента на английский трон, ум. 1735 г.
2) Александр Бенедикт, род. 1667, ум. 1714 бездетным,
3) Константин Владислав, род. 1680, ум. 1726.
Как это случилось? К французской партии принадлежало несомненно много выдающихся личностей: Станислав Яблоновский, великий гетман, и коронный польный гетман Сенявский, Казимир Сапега, великий гетман литовский, Рафаил Лещинский и прежде всех других Андрей Морштын, коронный подскарбий, люди, решившиеся довести дело до конца. Кроме того французская политика пустила глубокие корни, по крайней мере, в высшем польском обществе уже со времени Марии Гонзага. Идя в этом отношении вместе со всею тогдашней Европой, и поляки стали подражать всему, что выходило от версальского двора, вместе с модой в нарядах перенимали также французский язык и французскую литературу. Польские паны и пани часто путешествовали во Францию, и это содействовало укреплению таких связей, а под прогрессивным французским влиянием даже создалась новая школа в польской словесности, именно в поэзии. Начали появляться многочисленные переводы тогдашних знаменитых французских трагиков, а глава французской партии, Андрей Морштын, прослыл довольно хорошим поэтом, воспитанным на французских образцах. Весь этот французский классицизм, обремененный мифологией, фантастичностью и любовным сентиментализмом, не имел ничего общего с бессмертными образцами древней (греко-римской) литературы, которою в XVI веке Польша пользовалась из первых рук, но во всяком случае представлял собой элемент лучшего литературного вкуса, элемент прогрессивный в ту эпоху, когда народное образование понизилось до схоластики и панегириков. Выгоды от французского союза были, впрочем, осязательны и говорили каждому несколько более трезвому уму, к этому союзу склонялась даже и шляхта, опасавшаяся больших турецких войн, которыя могли возникнуть благодаря союзу с Австрией. Таким образом французская политика имела сначала сильный перевес в народе и, решительно поддержанная королем, могла точно также удержать его и на будущее время. Однако Собеский отвернулся от неё.
Прежде всего король должен был считаться с золотой свободой шляхты, которая, утвердившись на основных законах, не давала ему сколько-нибудь большой свободы действий и каждый его шаг, более политический и менее популярный, представляла преступным посягательством подозрительным умам сбитой с толку и неспособной к размышлению шляхты. Король должен был считаться также с полным упадком и нравственным расстройством народа, приводившим уже к тому, что каждый иностранный двор лестью и деньгами мог организовать себе в Польше партию, готовую поддерживать его, срывать сеймики и сеймы, уничтожать исполнение самых благотворных постановлений и ставить собственному правительству самые сильные препятствия. Таких сторонников в Польше сумел приобрести себе даже курфирст бранденбургский, насколько же легче было достигнуть этой цели Австрии, угрожаемой польско-французским союзом, и римской курий, поддерживавшей Австрию против Турции. Епископы-сенаторы слушали римских приказаний и приказаний нунция, полтора — два десятка магнатов были склонены обычными средствами, в шляхте было возбуждаемо единственное благороднейшее, какое еще у ней осталось, именно религиозное чувство, ее воспламеняли к священной войне против турок, а апостольская столица употребляла все свое влияние, чтобы возбудить в Польше отвращение к французской политике, как не христианской, и не допустить ратификации журавинского мира. Следовательно Ян III находился под немалым давлением австрийских послов, папских нунциев, духовенства и шляхты, и наконец не устоял против него.
И однако только этим давлением мы не можем объяснить всего, потому что не нужно забывать, что, переходя на сторону Австрии и турецкой войны, король восстановлял против себя в одинаковой мере сильную французскую партию и побуждал ее к открытой оппозиции. Не забудем равным образом и того, что шесть лет понадобилось для того, чтобы создалась в Польше австрийско-папская партия, что только нерешительность Собеского помогла ей организоваться в силу, грозную уже потом и для короля. Только в государстве, где правит большинство, государь принужден подчиняться этому большинству и может из-за него освободиться от исторической ответственности. В анархической Польше управлял каждый, кто хотел, каждый магнат вел свою собственную политику, а король был точно таким же магнатом, только самым сильным. Большие коронные именья и раздача вакантных мест, конечно, создавали ему известную партию, но его политика, какова бы она ни была, всегда сталкивалась с политикой противных ему магнатов, должна была бороться с ней, уже никогда не могла рассчитывать на поддержку со стороны всего народа, была политикой не государственной, но олигархической, не могла с успехом содействовать великим целям, но благодаря всеобщей анархии ей была предоставлена свобода следовать какому угодно направлению. Итак, если Собеский отбросил французский союз и оперся, как увидим, на австрийский, то лишь очень глубокие личные побуждения могли окончательно склонить его к этому.
Собеский несомненно стоял выше всего общества, его окружавшего, стоял выше по любви и преданности к стране, которая призвала его на трон, стоял выше по бесспорному военному таланту и геройству, имел искреннее желание поднять Польшу из её внутреннего расстройства, осуществить реформы, упрочить династию, но то общество, среди которого он вырос, само насквозь испорченное и падшее, и его принижало до себя, забивая настоящую энергию и тот политический рассудок, какие он выказал в начале своего царствования. В этом отношении совершенно не изменились те печальные условия, которые мы, изображая царствование Яна Казимира, представили в общих чертах, усиливалось только религиозное чувство, которому Сигизмунд III дал прочную опору и которому шведское нашествие, отбитое под лозунгом обороны веры, помогло распространиться в сердцах и умах народа. Никогда церковь не находила столько преданности в обществе, лишая наследства собственных детей, ее засыпали пожертвованиями и вкладами, казалось, что вся земля перейдет в её владение, и те же самые сеймы, которые в 1658 г. из изгнания из Польши арианской секты делали жертвоприношение Богу, увидели себя принужденными ограничить пожертвования имений на церковь. Вся Польша приняла вид одного монашеского лагеря. В более образованных слоях общества всем заправляли иезуиты, руководя всем воспитанием и домашней жизнью, предписывая шляхте тот же самый однообразный шаблон мысли, чувства, вкуса, какими они сами руководились во всех своих делах, даже в постройке костелов и монастырей, которые, не отступая от раз навсегда выбранного неуклюжего и скучного стиля барокко, разнились между собою только размерами. Однако одни иезуиты не могли удовлетворять весь народ. Их образование, как бы ничтожно оно ни было, некоторая аристократичность и высокомерие в обхождении и, более всего, громадные состояния не позволяли слишком приближаться к ним толпам мелкой невежественной, грубой шляхты. Эти толпы, подражая панам, также нуждались в монахе, который бы вместе с ними ел, пил, проводил время и братался, и нашли его в орденах нищенствующих бернардинов, францисканцев и капуцинов, которые широко распространились теперь по всей Польше и ни образованием, ни имуществом, ни высокомерием не поражали бедного шляхтича, владевшаго одной полосой или деревней. Однако этот бедный шляхтич не был в состоянии прокормить многочисленную монашескую братию, а тем менее воздвигать для неё многочисленные костелы и монастыри, и тут нужно было прибегнуть к панской протекции и милости. Сначала трудно было соперничать с иезуитом, однако по мере того, как уровень народной интеллигенции понижался, и нищенствующие ордена подходили к настроению более зажиточной шляхты. Брат-милостынник (kwestarz) не раз принимал на себя роль старинных дворовых шутов, еще более низкую потому, что, остерегаясь говорить горькую правду, он рассыпал одну только лесть, ездил от двора к двору, забавлял, смешил, служил мишенью общаго остроумия, а если умел отбиваться, если терпеливо сносил учинявшияся над ним проказы, то возвращался в монастырь на полном возу, с набитым кошелем, гоня перед собою много скота. Несмотря на то, и этой готовности жертвовать на церковное дело, и религиозному чувству, и благочестивым обрядам не доставало в то время более глубокого содержания, так как рядом с властью и законом удобно помещались кичливость и своеволие, рядом с интересами всей страны — интересы частных лиц.
Ведя подобную жизнь, был ли в состоянии народ трезво смотреть на свое положение и вести хладнокровную и расчетливую политику? Народ жил уже только возбужденной до неестественности фантазией и чувством, а для такого народа турецкий вопрос принимал странный вид. Турецко-татарское могущество представлялось более грозным, чем оно было на самом деле, частые татарские нападения, сопровождавшиеся уведением населения в неволю и надругательством над женскою честью, создали в рыцарской и христианской Польше, среди всеобщей неуверенности в завтрашнем дне, дух религиозной борьбы, который не возлагал никакой надежды на применение той или другой комбинации дипломатических средств к отражению опасности. Своей славой и возвышением Собеский был обязан турецким и татарским войнам, разве не могло ему казаться, при общем настроении народа, что, полагая конец этим войнам, как того требовал политический интерес, он утратит свою славу и поколеблет свое положение? Его воинственный и всецело религиозный дух легко воспламенялся от великой мысли крестового похода на врагов креста и подчинялся влиянию римской курий, которая, подсунув ему впоследствии духовником иезуита отца Воту производила на него медленное, но тем более действительное и непрерывное давление в политических делах. Кроме того Собеский имел подле себя злого гения в лице своей жены, нежно любимой Марусеньки (Marysienka), которую он боготворил и которой слепо подчинялся. Эта суетная и ничтожная женщина пользовалась такою слабостью своего мужа, чтобы во всем принизить его до себя и сделать орудием своих капризов и низменного честолюбия. Француженка по происхождению, она смертельно обиделась на Людовика ХIV за то, что он её отца, маркиза д’Аркиен, человека неспособного и слабохарактерного, не хотел сделать, по её намекам, князем и пером Франции, и воспламенилась такой ненавистью к нему, что, хотя Людовик ХIV и постарался впоследствии исправить свою ошибку, она позволила себе увлечься перспективой, искусно подставленною ей Австрией — выходом замуж за её сына Якова эрцгерцогини австрийской и обеспечением за ним престола. Из-за этого королева передавала противникам все переговоры, которые её муж вел с Францией и Швецией, и, решительно помешав этому предприятию, наконец толкнула мужа в объятия Австрии. В свою очередь рассердился и гордый король Франции и склонял свою партию к лишению престола Яна III, но через это только ускорил упадок своей политики в Польше. На сейме 1683 г. был привлечен к суду главный сторонник Франции, коронный подскарбий Андрей Морштын, после перехвата его тайной корреспонденции у него были отняты должности и почести, и тем наведен был страх на всю французскую партию. При посредничестве папы заключен был наступательно-оборонительной союз с императором Леопольдом, обязывавший Австрию и Польшу вести общую войну с Турцией вплоть до одоления последней и заключения с ней общего мира. Вместе с тем по тайному договору Австрия обязывалась выдать одну из своих княжен за сына Собеского Якова и помочь ему достигнуть польского престола по смерти отца.
Вся вторая половина царствования Яна III является непрерывной вереницей великих подвигов, но вместе с тем и несчастий, которые принес Польше этот неполитичный и противоречивший её интересам союз. Единственным человеком, который искренно понимал и выполнял этот союз, был Собеский. В 1683 г. Вене угрожали несметные войска Магомета IV под предводительством воинственного визиря Кара-Мустафы. Столица Австрии, несмотря на геройскую оборону, стесненная штурмовавшими турками, совсем было готовилась стать их добычей, вспомогательные войска князей, слабые и недостаточные, мало доставляли помощи, тревога объяла весь христианский мир. Единственная надежда Леопольда заключалась в Собеском. 5 августа императорский посол и папский нунций заклинали его, чтобы он помог Вене и христианству, а 10 сентября Ян III уже стоял под Веной во главе двадцатидвух-тысячного превосходного польского войска и немецких вспомогательных отрядов. Геройское мужество поляков избавило столицу Австрии от неизбежной гибели. Стесненные отряды турок, разбитые страшными в своем натиске панцырными хоругвями гусар, обратились в постыдное беспорядочное бегство, и весь турецкий лагерь, переполненный величайшими богатствами и роскошью, достался в руки победителей. Собеский преследовал убегающих и, еще раз разбив их в большой битве при Парканах, в первый раз уничтожил турецкое господство в Венгрии.
Эти великие военные подвиги Яна III несомненно задержали народ, шедший по скользкой дороге упадка, потому что подняли в нем более благородные чувства и воображение, воспитали тот религиозно-рыцарский дух, который уже при Яне Казимире сосредоточивался вокруг популярных фигур Чарнецкого и Кардецкого. Верным типом такой рыцарской шляхты из второй половины ХVII века является в своих мастерских записках Ян Пасек. Шляхтич без широкого политического кругозора, приверженец свободы и всего гнилого строя Речи Посполитой, не получивший основательного образования, но бывший напыщенным оратором, благородный и вежливый в обхождении, веселый, но быстро хватавшийся за саблю в товарищеской компании, он, как солдат, доверяет вождю, который увлекает его за собой, слепо бросается в опасность и не жалеет собственной крови, потому что борется за высшую идею, которая светит ему. Этот рыцарский дух проявился даже в литературе и произвел в эпоху Собеского двух знаменитых поэтов. Один из них, Веспасиан Коховский, придворный историограф Яна III, трудолюбиво, но без широкого взгляда изобразивший царствования Яна Казимира и Михаила (Annalium Poloniae climacteres. 1683, 1688, 1698) и вместе с тем написавший дневник венской осады (Commentarius, 1684), в своих поэтических произведениях («Непраздное безделье» — «Nieproznujace proznowanie» 1674 и «Псалмодии» — «Psalmodyi» 1693) поднялся до возвышенной лирики и, прославляя священную войну и победы своего короля-героя, с болезненным чувством затронул нравственный и политический упадок народа. Другой поэт, Вацлав Потоцкий (ум. около 1693 г.), бросив добродушные безделушки и фантастическия повести, настроил свою лиру на лад настоящей возвышенной поэзии и создал "Хотинскую войну" (1621 г.), великую польскую эпопею, в которой хотя чувствуется испорченность языка и недостаток художественной концепции, но зато поражает сила выражения, характеристика личностей, живописные образы и возвышенное поэтическое чувство.
Этот подъем народного чувства, проявлением которого была поэтическая литература Польши,не удалось однако сохранить на более продолжительное время, потому что дальнейшее пребывание в австрийском союзе готовило и Польше и Собескому одни только унижения и поражения. Возвратившись из венского похода, во время которого он имел достаточно случаев убедиться в неискренности Австрии и её обещаний, Собеский старался привлечь Россию в христианскую лигу для более успешного содействия турецкой войне. Король предоставил ей полную свободу для внутреннего развития и укрепления точно так же, как и Пруссии, и не поколебался даже заключить с ней вечный мир в 1686 г. через Крыштора Гржимултовского. За обещание помощи против татар за Россией окончательно были признаны Смоленск и Чернигов, а за полтора миллиона также и Киев, обладание которым доставляло ей исключительной перевес в Украине.
Помогая Австрии выгнать турков из Венгрии, Собеский принуждал их делить свои силы для отражения больших походов, которые он предпринимал несколько раз в 1684, 1685, 1686, и 1687 годах, для возвращения Каменца и в Молдавию. Это превосходно служило Австрии, но походы Собеского кончились ничем по тем же самым причинам, которые подготовили некогда Яну Альбрехту страшное буковинское поражение. Польша не имела достаточной организации, чтобы медленно, но систематически подвигаться вперед в Молдавии и, занимая кусок страны, создавать из него прочную опору для дальнейших действий. Единовременные походы, предпринятые хотя бы с многочисленнейшим войском, хотя бы под предводительством Собеского, победоносно проникали, правда, в глубь безлюдной страны и сокрушали слабый отпор, в 1686 г. польские войска проникли до самого Дуная, но перемена времени года и недостаток провианта всегда принуждали их к отступлению, за которое нужно было заплатить тяжелыми жертвами. Собеский каждый раз рассчитывал на обещанную ему помощь от Австрии, которая держала в своих руках ключ к военной ситуации, Трансильванию. Однако Австрия, не желая допустить, чтобы Молдавия досталась под власть династии Собеских, как это было выговорено при заключении союза, всегда обманывала относительно помощи. Пользуясь легковерием Яна III, Леопольд не щадил даже самых щекотливых отцовскпх чувств его, и выдал за курфирста баварского эрцгерцогиню Марию Антонину, уже обещанную королевичу Якову, и все-таки Собеский продолжал твердо стоять за австрийский союз, отверг особый мир с Турцией, к которому склоняла его Франция, и еще раз, но безуспешно, совершил поход в Молдавию в 1691 г. для диверсии австрийским войскам, сражавшимся в Венгрии.
Король, на которого взваливали всю вину в неудаче, потерял поэтому всякое значение и уважение в народе, на него обрушились горькие упреки и оскорбления от собственных подданных, а чем более королевская политика пренебрегала политической идеей и истинным интересом страны и забывала о них, тем более усиливалось господство частных интересов и в среде народа, и в среде его высокомерных олигархов. Каждый думал только о своих собственных выгодах. Выдача замуж Каролины Радзивилл, последней из линии Радзивиллов Биржанских (Radziwillowie na Birzy), наследницы громадного имения, наследство в майорате Замойских (после бездетной смерти Яна Замойского, внука учредителя, в 1665 г.) и в майорате Острожских (по смерти Александра, последнего из прямых наследников майората, князей Заславских, в 1673 г.) — вот важнейшия дела, около которых все вращалось и из-за которых беспрестанно были срываемы сеймы. На Литве партия Сапег завладела всем после упорной борьбы с другими могущественными родами. Даже Франция, до тех пор содействовавшая всякой реформе в Польше, видя теперь последнюю среди своих врагов, образовала в ней свою собственную партию и бессовестно помогала внутреннему расстройству государства, лишь бы только сделать его как можно меньше сильным и наименее вредный для Франции. Среди страшной неурядицы в 1696 г. умер Ян III, жалуясь на свет, в котором «грех, злость и измена так разрослись.»
Отцовская непопулярность досталась в удел и королевичу Якову, а его скандальные ссоры с матерью Марией Казимирой из-за наследования родовых имений и имущества, оставленных отцом, затем вялое содействие со стороны Австрии наряду с решительной неприязнью Франции и её сильной партии в Польше лишили его всякой надежды на польский трон. Дело дошло до того, что преемником Яна III должен был стать тот, кто лучше заплатит и больше всего приобретет сторонников за деньги. Начался аукцион между французским принцем Людовиком де-Конти, которого поддерживал Людовик XIV через своего посла Полиньяка, и саксонским курфирстом Фридрихом Августом, который, перешел в католицизм, чтобы сделать возможной свою кандидатуру. Однако французский кандидат преждевременно израсходовал деньги, и ему не хватило их в решительную минуту, когда дело дошло до избрания, курфирст же саксонский сохранил свой капитал для этого окончательного момента и тех, которые уже поживились на счет князя Конти, перекупил на свою сторону через своего посла Флемминга. Получив на избирательном съезде 1697 г. значительное большинство голосов, он довел избрание до конца и уже короновался в Кракове, прежде чем принц Конти, избранник французской партии, прибыл из Франции в Гданск. Поэтому принц Конти, не нашедши более сильной поддержки, вскоре должен был удалиться из Польши, и страна, признав Августа II королем, предохранпла себя от бедствий внутренней войны.
---
Ян III Собеский — младший сын Якова Собеского, каштеляна краковского, и Теофилии, урожденной Данилович, род. 1629 г., сделался войсковым коронным хорунжим 1656 г., коронным польным гетманом и маршалом в 1665, коронным великим гетманом в 1668, избран польским королем 1674, короновался в 1676, царствовал до 1696 г., в котором и умер. В 1665 г. женился на Марии Казимире д’Аркиен, гофмейстерине (ochmystrzynia) королевы Марии Людвики Гонвага, вдове Яна Замойского, воеводы сандомирского, которая, после смерти Собеского, отправилась в 1699 г. в Рим, оттуда в 1713 во Францию, где умерла в 1716 в Блуа. Сыновья:
1) Яков, род. 1677, женился 1691 на Елизавете Амалии, княжне нейбургской, ум. 1737 г., имел одного сына, умершего ребенком, и четырех дочерей, из которых Мария Клементина, род. 1702 г., жена Иакова Стюарта, претендента на английский трон, ум. 1735 г.
2) Александр Бенедикт, род. 1667, ум. 1714 бездетным,
3) Константин Владислав, род. 1680, ум. 1726.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.