Как у кормила государства, так равно и в недрах польского общества нашлись элементы, ждавшие только удобной минуты, чтобы приступить к делу реформы, обеспечивающей здоровое развитие и народную самодеятельность. Такая минута наступила в 1788 г. Упрочив за собой при первом разделе верховную власть в Польше, Россия обратилась против Турции, с этою целью заключила союз с Австрией в 1781 г., в 1783 заняла Крым, а в 1787 начала вместе с Австрией новую решительную войну, в которой Турция сверх ожидания выказала большую стойкость и силу. Новый союз России очевидно повлиял на ослабление её связи с Пруссией, продолжавшейся уже с 1764 г. Россия с Австрией стремились к увеличению своих владений на востоке без участия Пруссии, достаточный повод для этой последней, чтобы стать в неприязненные отношения к ним и, вызывая в Польше новые волнения, добыть себе новый
выкуп в Польше. Эту жажду к захватам заметили Россия и Австрия и поэтому взаимно обязались помогать друг другу в отражении возможных прусских домогательств, имеющих в виду новый раздел Польши.
Эта новая опасность для Польши имела однако ту выгоду для неё, что, пробуждая несогласие и соперничество между соседями, уменьшала внешнее давление и открывала ей поприще для более самостоятельных действий. Польша имела для выбора три дороги: или союз с Россией, или союз с Пруссией, или наконец полный нейтралитет по отношению к обоим государствам. Несомненно самым худшим и прямо опасным был прусский союз, потому что прежде всего Польша могла заключить его только ценой Гданска, Торна и части Великой Польши, а затем не имела еще никакого обеспечения в том, что Пруссия, получив эти приобретения, не натолкнется на жестокую борьбу с Россией за удержание остальной Польши. В случае войны Россия, конечно, могла уступить Пруссии еще больший кусок Речи Посполитой и тем успокоить ее. Союз Польши с Пруссией должен был привести поэтому к соглашению между Пруссией и Россией на счет Речи Посполитой, т.е. к новому её разделу. Гораздо выгоднее представлялся союз Польши с Россией, потому что одна Россия имела жизненный интерес в том, чтобы не допускать увеличения Пруссии и Австрии на счет Польши. Этот союз, очевидно соединенный с полным отречением от самостоятельной иностранной политики со стороны Польши, упрочивал её зависимость от России, но зато обесцвечивал границы и открывал поприще для мирной внутренней реформы. Впрочем Россия не могла противиться усилению зависимой Польши, потому что таким образом приобретала себе в ней стража на западе в тот момент, когда напрягала все свои силы к разрешению великого восточного вопроса.
Станислав Август уже несколько лет думал о союзе с Россией и с этою целью даже выехал в Канев для личного свидания с Екатериной, но эта встреча не привела к предположенному результату. Усилия короля парализовали анархические магнаты, именно Ксаверий Браницкий и Феликс Потоцкий, которые, надеясь на связи, соединявшие их с канцлером российским Потемкиным, в то же время представляли Екатерине проект союза с конфедерацией, которую они намеривались составить и направить против усиления королевской власти. Россию также удерживало опасение, чтобы союз её, заключенный с Польшей, не подал Пруссии предлога вызвать в Польше антирусскую конфедерацию и новые возмущения. Итак королевские замыслы кончились ничем.
В этом еще не было несчастья. Польше оставалась нейтральная политика по отношению к противоречивым и скрещивавшемся на её территории интересам Пруссии и России и при этом напряженная работа над внутренним поднятием и усилением. Относительно того, что нужно приняться за эту работу, господствовало общее согласие на сейме, который начался в Варшаве 2 октября 1788 г. и, усилившись путем образования конфедерации, продолжал свои занятия, с короткими перерывами, в течении четырех последующих лет.
Первые заседания сейма представляли совершенно новое зрелище, под напором всеобщего воодушевления, перед решительною и искреннею волею спасти родину анархические и ретроградные элементы принуждены были совершенно умолкнуть, одним из первых решений, принятых par acclamation, было постановление об увеличении войска до ста тысяч. И однако деятельность сейма в своих непосредственных результатах оказалась бесплодной и, что еще прискорбное, во многом вредной. Люди, стремившиеся к одной и той же цели, одушевленные одним и тем же желанием, не сумели идти вместе. Пылкое чувство не умело примириться с политикой и рассудком. Более опытные политики соединились вокруг короля, который несомненно советовал самый лучший путь для движения вперед. Не отвергая заявлений прусской приязни, но совсем им не доверяя, Станислав Август не хотел ничем раздражать Россию и стремился по крайней мере формально сохранить гарантированную ею форму правления, т.е. постоянный Совет, чтобы в этих пределах развить активную деятельность, укрепить власть, повысить доходы государства и прежде всего увеличить его вооруженную силу. Эта политика короля и его партии не сходилась однако с понятиями более горячих, но неопытных патриотов, которые своим пылом и решительным выступлением приобрели себе перевес на сейме. В это время обнаружилось, что просвещение подняло народ в нравственном и умственном отношениях, но не дало ему политического смысла, который исчез в Польше века тому назад, и который вырабатывается только опытностью в общественных делах, передается и укрепляется по традиции. Народ уже создал себе идеалы, но не умел стремиться к их осуществлению.
Эта патриотическая партия — так она назвала сама себя, питала впрочем справедливое отвращение к тем людям, которые напоминали ей печальное время первого раздела, но не умела победить этого отвращения и вместо того, чтобы воспользоваться подобными людьми, насколько было необходимо, оттолкнул и всех их, или не давая применения их способностям и делая напрасными их добрые усилия или создавая из них оппозицию. Первое относилось главным образом к Станиславу Августу. Всем своим прошлым он не представлял поруки в постоянном характере, не умел сохранить ни своего, ни национального достоинства, но, как король, он представлял власть и единственную силу, при помощи которой могли иметь успех усилия укрепить государство. Точно также смотрели патриоты и на постоянный Совет, видя в нем единственно орудие чужого влияния. Все свои реформы они старались осуществить где-то, где не было ни короля, ни Совета, и через это приводили только к новому замешательству и анархии. Еще более неловким было поведение патриотов по отношению к все еще могущественным магнатам, как Феликс Потоцкий, которых они могли удержать, а вместо того толкнули на самый пагубный путь для страны. Патриотическая партия видела перед собою только одну цель — свергнуть существовавшую до сих пор зависимость от России и вернуть полную независимость во внешних отношениях, и для немедленного, мгновенного достижения этой цели она хваталась с безграничным легкомыслием и наивностью за средства, пагубные по своим дальнейшим последствиям. Те, которые не хотели сомнительного русского покровительства, пошли на удочку прусской политики, прямо стремившейся к другому разделу Речи Посполитой.
Отстраненная от австрийско-русского союза и его ожидаемых выгод, Пруссия, под руководством министра Герцберга, обратила все свое внимание на Польшу и решила поднять её как следует против России и тем самым довести до борьбы с последней. С этою целью она через своих послов, Бухгольца и затем Люккезини, направила сначала патриотическую партию против политики Станислава Августа, а потом, поддерживая внутреннюю реформу, старалась о том, чтобы она как можно яснее была направлена против России и повела к полному разрыву с ней. К несчастью для Польши, это превосходно удалось Пруссии. Станислав Август, видя, что сопротивление с его стороны было бы напрасным, уступил патриотической партии и наконец совершенно соединился с ней.
Под влиянием таких факторов развилась деятельность четырехлетнего сейма. Первые его старания направились главным образом на уничтожение существовавшей до тех пор формы правления, которая возникла под русским влиянием. Поэтому уже 24 октября 1788 г. у постоянного Совета были отобраны военные дела, и их отдали особой войсковой комиссии, 15 декабря были учреждены выбираемые сеймиками порядковые гражданско-военные комиссии (komisye porzadkowe cywilno-wojskowe), как административные органы, зависящие от высших властей, 19 декабря были отправлены послы к европейским дворам, и составление инструкций для них было поручено особой сеймовой депутации, наконец 19 января 1790 г. постоянный Совет был совершенно уничтожен.
Постоянный Совет не был совершенной правительственной формой, уничтожение его могло бы даже означать прогресс, если бы на его место была в то же самое время поставлена новая правительственная власть, энергичная и цельная, но об этом не было и речи. Патриотические послы, но неопытные политики, республиканцы по убеждению, уничтожая Совет, отстраняя тем самым короля от всякой власти, всю исполнительную власть передали в руки сейма. Они предполагали, что сейм, решающий теперь большинством голосов, осилит эту задачу, а не считались с тем фактом, что такое многочисленное и разнородное собрание, как сейм, никоим образом не в состоянии успешно вести дела, требующие беспрерывного и мелочного труда. Правда, сейм выручал себя комиссиями, но эти комиссии, именно военная и финансовая, выступая, как подчиненные, не самостоятельные органы, без всякой связи между собой, равным образом не могли развить энергичной и согласной деятельности. Сейм постоянно вмешивался во все их дела, проволакивал и затруднял решение каждого вопроса, необходимо требовавшего быстроты.
Печальную картину представляли также совещания сейма о предметах, входивших в круг действия исполнительной власти. Рядом с незнанием дела, с обычным в конце XVIII века ораторством и не уменьем помочь себе, явно выступило еще одно, совершенно отрицательное явление: оппозиция, действовавшая недобросовестно. Кроме королевских сторонников и патриотов в сейме заседало еще известное число сенаторов и депутатов, которые или по убеждению, или из частных интересов стремились к золотой свободе и анархии. Они ревностно поддержали нападение на постоянный Совет, потому что предпочитали не иметь никакого правительства и предвидели, что на сейме они успешнее будут противиться всем намерениям укрепления государства. По уничтожении Совета, когда сейм захватил в свои руки исполнительную власть, они мастерски выполнили свое предприятие. Прикрываясь личиной патриотизма, весьма шумно сражаясь фразами, они умели до бесконечности протягивать всякий спор, делать напрасным каждый рассудительный шаг, прерывать и нарушать реформу войска и налогов ничтожными, но чрезвычайно раздутыми вопросами, как например, опасением бунтов на Украине и наказанием Адама Понинского. Между ними отличался красноречием Суходольский, но главой их был печальной памяти гетман Браницкий. Миновал уже целый год с открытия сейма. Были установлены налоги с духовных имений и староств и подоходный налог, названный «пожертвованием десятого гроша» (ofiara dziesiatego grosza), было установлено несколько наборов, но эти средства, полезные во время мира, совсем не соответствовали данному положению. Недостаток исполнительной власти произвел то, что налоги не были собраны надлежащим образом, что малый доход не позволил собрать, вооружить и обучить установленное число солдат. Никогда и нигде недостаток политического смысла не губил больше доброй воли, самоотвержения и трудов. После открытого почти вызова России, страна, несмотря на длившияся целый год совещания сейма, очутилась без защиты.
Счастье, что эта защита в то время не понадобилась. Россия и Австрия так были озабочены войной, ведшейся с Турцией, что не могли выступить в польском вопросе. Они, правда, легко могли произвести другой раздел, но на невыгодных для себя условиях, с очевидной выгодой для Пруссии и с превосходством её, не занятой никаким другим вопросом. При таких условиях Екатерина подавила свое раздражение против Польши и совсем развязала полякам руки до тех пор, пока сама не рассчитается с Турцией. Видя, что Пруссия стоит за патриотическую партию в Польше и стремится вызвать раздоры, Россия уступила требованиям, смело предъявленным Польшей, удалила свое войско и магазины из юго-восточных провинций Речи Посполитой и, следуя совету Кауница, сохранила спокойствие даже по отношению к проектам союза, который Польше предлагала Пруссия. Взамен Гданска и Торна Пруссия должна была вместе с Польшей выступить против Австрии и помочь Речи Посполитой вернуть Галицию. Однако патриотическая партия не могла провести эти условия. Оппозиция, под предводительством Браницкого, все определеннее и определеннее действуя в пользу России, под предлогом патриотизма возбудила общественное мнение в Польше против каких бы то ни было территориальных уступок. Итак дело кончилось 29 марта 1790 г. соглашением, по которому Пруссия обещалась защищать целостность и независимость Польши против двух других соседей, без упоминания о Торне и Гданске. Этот союз, не принося Пруссии никакой выгоды, заключенный недобросовестно, должен был послужить только для большей натянутости отношений между Польшей и Россией. Грозя им России, Пруссия ждала только, когда Россия обратится против Польши, и уверяла себя, что она без соглашения с ней не может окончательно этого сделать.
Между тем в Польше доверились союзу и, видя себя в первый раз за сто лет освобожденными от внешнего давления, с жаром ухватились уже не за вопрос о налогах и войске, но за внутреннюю организацию. Недавний опыт убедил разумных и просвещенных патриотов, что правление сейма не в состоянии удовлетворить существенным потребностям народа, что сильная исполнительная власть должна самостоятельно выступить и действовать рядом с сеймом. Станислав Август, человек слабого характера, увидев в патриотической партии силу, на которую можно опереться, склонился на её сторону и присоединился к её усилиям. Вследствие этого уменьшилось недоверие к королю, пало великое препятствие для правительственной реформы. Однако это были второстепенные обстоятельства. Наибольшей побудительной причиной к деле реформы было общее политическое направление, которое охватило все более образованные умы, было горячее желание исправить зло, загладить бесчестие, которым покрыла народ вековая анархия, была глубокая вера, что эта общественная и политическая реформа, составленная по самым лучшим образцам, будет верною помощью. Пример современной великой французской революции также подействовал потрясающим образом на умы поляков, которые свое политическое образование почерпали из французских отношений и французской литературы, хотя нужно признать, что этот пример не внушил слепого подражания. Под таким влиянием совершилось дело внутренней реформы на четырехлетнем сейме.
Оно прошло через три фазы, с каждым разом принимая более определенный вид, выигрывая в практичности и внутренней ценности. Уже 23 декабря 1789 г. по представлению Игнатием Потоцким: «Оснований для исправления формы правления» сейм установил общие идеи, согласно которым особая депутация должна была во всех подробностях выработать форму правления и представить ее на утверждение сейма. Эта еще очень незрелая вещь, не порывавшая окончательно с гибельной традицией, прошла однако только среди упорной оппозиции ревнителей золотой свободы. «Основания» признавали верховную власть в государстве за владеющей имениями шляхтой, которая собирается на воеводских сеймиках, и с них высылает на сейм своих депутатов с обязательными инструкциями. Сеймики решают все, сейм служит только для собрания и счета сеймиковых голосов, представленных в инструкциях. Единогласие инструкций необходимо для установления основных законов (prawa kardynalne), большинство трех четвертей — для законов политических, большинство двух третей — для законов финансовых, простое большинство — для законов гражданских и уголовных. Исполнение утвержденных законов сейм поручает особым властям, которых он выбирает, именно: королю, министрам, судьям и т.п., и над которыми последний контроль он удерживает за самим собой. Несомненно разумным «основанием» было исключение из сеймиков массы безпоместной шляхты и обуздание таким способом олигархии, но перенесение центра тяжести с сейма на сеймики посредством стеснительных инструкций делало парламентскую машину еще более, чем дотоле, неповоротливой, а сохранение единогласия инструкций при установлении основных законов было уступкой анархической традиции. Наконец все, что относилось в «Основаниях» к исполнительной власти, по меньшей мере было очень неясным и неопределенным. Исполнительная власть была признана за королем и его министрами, однако ему не были определенно подчинены исполнительные коммиссии, был сохранен непрерывный контроль сейма, через что в недрах правительственной власти должно было возникнуть разложение, и всякая энергия в действиях становилась невозможной.
«Основания для исправления формы правления» не могли послужить свидетельством существенного улучшения этой формы и имели только то значение, что возбудили в широких размерах спор о предположенной реформе на сейме и среди общественного мнения, в разговорах и в обширной литературе политических брошюр. В такого рода школе понятия выяснялись, исправлялись и обращались на более верную дорогу. Большим шагом вперед были также «Основные законы», представленные депутацией почти через полгода, 5 августа 1790 г., после утверждения «Оснований». Эти законы допускали горожан до обладания поземельными имениями и до военных чинов, обеспечивали за крестьянами личную свободу и покровительство государственных законов, укрепляли королевскую власть, предлагая ввести избрание королевских родов вместо выбора отдельных королей и возвращая королю право назначения чиновников. Уже при жизни Станислава Августа и притом в самом скором времени должна была быть выбрана царствующая династия в лице курфирста саксонского и его потомков. Проект, шедший так далеко и состоявший из 89 параграфов, вызвал упорную оппозицию со стороны приверженцев золотой свободы, бесплодно тянулся спор, а сейм, находясь не в полном составе вследствие оппозиции, не обладал мужеством для того, чтобы простым большинством голосов решить такой основной вопрос, и опасался массы шляхетского общества, которое еще не отреклось от старинных традиций. Постановлено было увеличить число депутатов и таким образом дать силу сейму и одновременно универсалом 24 сентября 1790 г. вопрос об избрании был отдан на утверждение сеймиков.
Сеймики, то есть народ-шляхта, значительным большинством высказались и за реформу и за вступление на престол курфирста саксонского, но только несколько сеймиков — за наследственность престола. Новые депутаты усилили партию патриотов и ободрили ее к более решительному образу действий. 16 декабря собрался увеличенный сейм. Результатом нового направления был закон о сеймиках и важный закон о городах, окончательно утвержденный 18 апреля 1791 г. Он производил большой переворот в тогдашней организации Речи Посполитой.
Мы уже говорили выше, что во второй половине XYIII века, под влиянием вновь возникавшей промышленности и торговли, под влиянием распространявшегося просвещения, население главнейших городов, и особенно Варшавы, стало возрастать, богатеть и более сознавать свою самостоятельность. Снова появился элемент, который начал соперничать со шляхтой и в экономическом отношении, и в патриотизме, и в просвещении. Отголосок великих событий французской революции, в которых горожане играли главную роль, придал мужество этому элементу, среди него нашлись люди выдающегося характера, как Ян Декерт, варшавский городской голова, которые склонили горожан к большему единению и выступили с требованием возвратить городам необходимую для них самостоятельность и политические права. Эти требования исполнил наконец четырехлетний сейм посредством городского положения и образовал из городского элемента новую и сильную опору предположенной реформе. На горожан было распространено правило "neminem captivabimus", города были освобождены от всякой исключительной юрисдикции, им было возвращено полное самоуправление, шляхта, проживавшая в городах, была подчинена городским законам, был уничтожен обычай, по которому занятие торговлей или промышленностью влекло за собой потерю шляхетского достоинства, горожанам был открыт доступ к приобретению поземельных имений, к офицерским чинам в войске (за исключением национальной кавалерии), к судейскому сословию и к каноничеству, облегчено получение шляхетства. За семью более значительными городами в каждой из трех «провинций» Речи Посполитой было признано право отправлять уполномоченных, которые на сейме имели только право заявить свое мнение, но в известном количестве входили в состав финансовой и полицейской коммиссий и ассессорского суда, следовательно в состав верховной правительственной власти. В сфере местного управления городам была сделана та же самая уступка: им дозволили отправлять коммиссаров в состав порядковых воеводских коммиссий.
Но когда со всей свободой вознамерились осуществить подобным образом дело реформы, внезапно начал омрачаться ясный дотоле политический горизонт. В Англии пало неприязненное России министерство Питта, Пруссия увидела себя изолированной в своей антирусской политике и, в то же время, теряя надежду выторговать что-либо в Польше, стала сближаться с Россией на очевидную гибель поляков. Только при виде этой опасности патриотическая партия пробудилась к более поспешной деятельности. Предводители патриотов в соглашении с королем составили проект новой конституции, основанный на предшествовавших подготовительных работах, но шедший гораздо дальше их, потому что он заходил даже до наследственности трона, и решили провести его за одним разом. Намерение удалось весьма хорошо. Пользуясь тем, что после пасхальных праздников съехались еще не все оппозиционные депутаты, король внес проект конституции 3 мая 1791 г. и значительное большинство участвовавших на сейме, обходя предписанные регламентом совещания, приняло его par acclamation и немедленно, вместе с королем, присягнуло ему, как основному закону.
Кроме вступительного пункта, который признает католическую религию господствующей, но предоставляет свободу всем другим религиям и вероисповеданиям, конституция 3 мая в одиннадцати обширных пунктах заключает главные принципы будущей общественной и политической организации.
Существовавшее до тех пор устройство польского общества, деление на три сословия: шляхетское, городское и сельское, остается неизмененным в этой конституции. Города удерживают права, недавно утвержденные, за крестьянами признано покровительство закона единственно в договорах, которые они стали бы заключать с своими помещиками. Не будем однако осуждать руководителей четырехлетнего сейма за то, что они так мало подражали французским революционерам. "Права человека", провозглашенные в польской конституции, не вызвали бы в Польше тех последствий, что во Франции, потому что польское общество еще не было подготовлено к ним, они только произвели бы в нем волнение и тем самым затруднили бы дело политической реформы, в котором было усмотрено самое скорое средство спасения отчизны.
В политической реформе заключается все значение конституции. Узнав из продолжительного опыта старинные недостатки польской формы правления, законодатели четырехлетнего сейма окончательно порывают с свободным избранием, liberum veto, единогласием, независимостью должностей, конфедерацией, делят государственную власть на три отдельные, самостоятельные ветви: законодательную, исполнительную и судебную, точно намечают их взаимные границы и каждую из этих властей основывают на разумных и практических принципах.
Законодательная власть составляется из посольской избы и избы сенаторской, в которой совещаются епископы, воеводы, кастеляны и министры под председательством короля. Каждая изба совещается отдельно, но при обыкновенных постановлениях (единовременные налоги, бюджет, война, трактаты) голоса обеих палат считаются вместе, в законодательстве же и в установлении постоянных налогов сенаторская изба может только отсрочить до ближайшего сейма постановление избы посольской. "Все и всюду должно быть решено большинством голосов", но основы конституции сейм может переменят только через каждые двадцать пять лет для того, чтобы избежать слишком скорых переворотов.
Если в законодательстве участие короля ограничивалось председательством в сенате и решающим голосом в случае равенства голосов, то зато вся исполнительная власть была передана ему. Оставляя свободное избрание, но соединяя его с семейным престолонаследством и намечая ближайшую династию в лице курфирста саксонского Фридриха Августа и его потомков, в действительности сделали престол наследственным и прочным. Функции исполнительной власти король исправляет посредством министров (так называемые стражи — straz), которых назначает сам, но которые ответственны перед сеймом. Ему, а в некоторых отношениях и министрам, подчиняются все другие правительственные учреждения: правительственные и воеводские комиссии. Исполнительной власти принадлежало внутреннее управление государством в пределах, указанных законами и постановлениями сейма, и предварительные переговоры с иностранными государствами. Как далеко простиралась эта реформа, лучше всего можно видеть из того, что она должна была столкнуться даже с люблинской унией 1569 г. и выговоренное в ней отдельное правительство для «Литвы уничтожить особым установлением. Наконец конституция предоставляла полную независимость судебному ведомству, оставляя подробные улучшения его последующим постановлениям, и предлагала потрудиться над кодификацией гражданских и уголовных законов.
Эти общие принципы окончательно решали вопрос о дальнейшем внутреннем развитии Речи Посполитой. Их нужно было развить в подробных постановлениях и осуществить. Эту трудную законодательную задачу сейм исполнил теперь с удивительным сравнительно успехом и с необычайным законодательным смыслом. Менее, чем в год были готовы пространные постановления о сейме и сеймиках, о королевской страже (министрах) и комиссиях, о судах и трибуналах, а многочисленные проекты указывали на то, что сейм, раз вступив на путь реформы, развил бы ее и в направлении общественной организации.
В законодательном отношении четырехлетний сейм исполнил свою задачу замечательным во всех отношениях способом. Четыре года продолжался его труд, время нисколько не продолжительное, если принять во внимание, с какими трудностями приходилось ему бороться в этой области, и какие постановления он оставил по себе, если принять во внимание, что реформа, которую он выполнил, не была искусственно навязанной, но вышла из недр самого народа и созрела только в продолжении сейма. По этому самому она была свидетельством возрождения, исправляла ошибки прошлого, в качестве программы простиралась в будущее, вела народ к новому развитию и давала ему право жить.
Где однако шло дело о «быть или не быть», там реформа правительственной власти не могла быть достаточной. Нужен был политический смысл, нужно было сообразоваться с данными условиями, а до этого не возвысился еще ни польский народ, ни его сейм. Польша не хотела постепенной и мирной реформы путем подчинения России и не пыталась на такую реформу, пользуясь временным случаем, она провела решительную реформу, направила ее прямо против существовавшего до сих пор влияния России, а сил своих не сосчитала. Суть заключалась, очевидно, не в сыром запасе таких сил. И по своему пространству, и по населению Польша составляла еще не последнее государство. Дело шло только о возможности сосредоточения этих сил и об их соответственном употреблении. И вот четырехлетний сейм выполнил в этом отношении одно из условий, учредил правительственную власть, вокруг которой могли сосредоточиться усилия, направленные к защите, но не был в состоянии иди не умел создать другия условия.
Пока дело шло о составлении новых законов, масса народа-шляхты легко поддавалась стремлению просвещенных людей, выступавших с энергией и искренним воодушевлением, когда же пришлось поддержать эти законы, то оказалось, что в большинстве народа недоставало этого воодушевления, а в отдельных личностях проявились анархические стремления, для подавления которых не хватало мужества и традиции. С таким настроением должен был считаться и король, и его правительство, и заседавшие на сейме. Для привлечения оппозиции король составил министерство из самых противоположных элементов, которые не могли стараться действовать единообразно. В состав его, рядом с Гугоном Коллонтаем и Игнатием Потоцким, предводителями патриотической партии, вошли известные предводители оппозиции и сторонники России, канцлер Малаховский и гетман Браницкий. Чтобы привлечь меньшинство к конституции, большинство на сейме до чрезвычайности считалось с этим меньшинством, в продолжительных совещаниях замедляло или ослабляло важные постановления для привлечения массы шляхты, задержано было установление чрезвычайных налогов, без которых не могло быть речи о выставлении соответственной вооруженной силы. В октябре 1791 г. занялись серьезнее вопросом о войске и финансах, однако не прошло радикальное средство немедленной продажи коронных имений для приобретения капиталов на ведение войны, едва только в мае 1792 г. собрались увеличить подати, но это увеличение не могло быть достаточно. Блестящие, но исключительные примеры пожертвований отдельных личностей не могли заменить недостатка общественной готовности к жертвам. Распоряжаясь незначительными средствами, военные власти, несмотря на усердную деятельность, не могли выставить в последнюю минуту более 45.000 человек, которым многого недоставало относительно запасов, обучения и дисциплины. С такими средствами Польша не могла выступить активно и самостоятельно в один из самых грозных моментов, который приближался для всех государств Европы.
выкуп в Польше. Эту жажду к захватам заметили Россия и Австрия и поэтому взаимно обязались помогать друг другу в отражении возможных прусских домогательств, имеющих в виду новый раздел Польши.
Эта новая опасность для Польши имела однако ту выгоду для неё, что, пробуждая несогласие и соперничество между соседями, уменьшала внешнее давление и открывала ей поприще для более самостоятельных действий. Польша имела для выбора три дороги: или союз с Россией, или союз с Пруссией, или наконец полный нейтралитет по отношению к обоим государствам. Несомненно самым худшим и прямо опасным был прусский союз, потому что прежде всего Польша могла заключить его только ценой Гданска, Торна и части Великой Польши, а затем не имела еще никакого обеспечения в том, что Пруссия, получив эти приобретения, не натолкнется на жестокую борьбу с Россией за удержание остальной Польши. В случае войны Россия, конечно, могла уступить Пруссии еще больший кусок Речи Посполитой и тем успокоить ее. Союз Польши с Пруссией должен был привести поэтому к соглашению между Пруссией и Россией на счет Речи Посполитой, т.е. к новому её разделу. Гораздо выгоднее представлялся союз Польши с Россией, потому что одна Россия имела жизненный интерес в том, чтобы не допускать увеличения Пруссии и Австрии на счет Польши. Этот союз, очевидно соединенный с полным отречением от самостоятельной иностранной политики со стороны Польши, упрочивал её зависимость от России, но зато обесцвечивал границы и открывал поприще для мирной внутренней реформы. Впрочем Россия не могла противиться усилению зависимой Польши, потому что таким образом приобретала себе в ней стража на западе в тот момент, когда напрягала все свои силы к разрешению великого восточного вопроса.
Станислав Август уже несколько лет думал о союзе с Россией и с этою целью даже выехал в Канев для личного свидания с Екатериной, но эта встреча не привела к предположенному результату. Усилия короля парализовали анархические магнаты, именно Ксаверий Браницкий и Феликс Потоцкий, которые, надеясь на связи, соединявшие их с канцлером российским Потемкиным, в то же время представляли Екатерине проект союза с конфедерацией, которую они намеривались составить и направить против усиления королевской власти. Россию также удерживало опасение, чтобы союз её, заключенный с Польшей, не подал Пруссии предлога вызвать в Польше антирусскую конфедерацию и новые возмущения. Итак королевские замыслы кончились ничем.
В этом еще не было несчастья. Польше оставалась нейтральная политика по отношению к противоречивым и скрещивавшемся на её территории интересам Пруссии и России и при этом напряженная работа над внутренним поднятием и усилением. Относительно того, что нужно приняться за эту работу, господствовало общее согласие на сейме, который начался в Варшаве 2 октября 1788 г. и, усилившись путем образования конфедерации, продолжал свои занятия, с короткими перерывами, в течении четырех последующих лет.
Первые заседания сейма представляли совершенно новое зрелище, под напором всеобщего воодушевления, перед решительною и искреннею волею спасти родину анархические и ретроградные элементы принуждены были совершенно умолкнуть, одним из первых решений, принятых par acclamation, было постановление об увеличении войска до ста тысяч. И однако деятельность сейма в своих непосредственных результатах оказалась бесплодной и, что еще прискорбное, во многом вредной. Люди, стремившиеся к одной и той же цели, одушевленные одним и тем же желанием, не сумели идти вместе. Пылкое чувство не умело примириться с политикой и рассудком. Более опытные политики соединились вокруг короля, который несомненно советовал самый лучший путь для движения вперед. Не отвергая заявлений прусской приязни, но совсем им не доверяя, Станислав Август не хотел ничем раздражать Россию и стремился по крайней мере формально сохранить гарантированную ею форму правления, т.е. постоянный Совет, чтобы в этих пределах развить активную деятельность, укрепить власть, повысить доходы государства и прежде всего увеличить его вооруженную силу. Эта политика короля и его партии не сходилась однако с понятиями более горячих, но неопытных патриотов, которые своим пылом и решительным выступлением приобрели себе перевес на сейме. В это время обнаружилось, что просвещение подняло народ в нравственном и умственном отношениях, но не дало ему политического смысла, который исчез в Польше века тому назад, и который вырабатывается только опытностью в общественных делах, передается и укрепляется по традиции. Народ уже создал себе идеалы, но не умел стремиться к их осуществлению.
Эта патриотическая партия — так она назвала сама себя, питала впрочем справедливое отвращение к тем людям, которые напоминали ей печальное время первого раздела, но не умела победить этого отвращения и вместо того, чтобы воспользоваться подобными людьми, насколько было необходимо, оттолкнул и всех их, или не давая применения их способностям и делая напрасными их добрые усилия или создавая из них оппозицию. Первое относилось главным образом к Станиславу Августу. Всем своим прошлым он не представлял поруки в постоянном характере, не умел сохранить ни своего, ни национального достоинства, но, как король, он представлял власть и единственную силу, при помощи которой могли иметь успех усилия укрепить государство. Точно также смотрели патриоты и на постоянный Совет, видя в нем единственно орудие чужого влияния. Все свои реформы они старались осуществить где-то, где не было ни короля, ни Совета, и через это приводили только к новому замешательству и анархии. Еще более неловким было поведение патриотов по отношению к все еще могущественным магнатам, как Феликс Потоцкий, которых они могли удержать, а вместо того толкнули на самый пагубный путь для страны. Патриотическая партия видела перед собою только одну цель — свергнуть существовавшую до сих пор зависимость от России и вернуть полную независимость во внешних отношениях, и для немедленного, мгновенного достижения этой цели она хваталась с безграничным легкомыслием и наивностью за средства, пагубные по своим дальнейшим последствиям. Те, которые не хотели сомнительного русского покровительства, пошли на удочку прусской политики, прямо стремившейся к другому разделу Речи Посполитой.
Отстраненная от австрийско-русского союза и его ожидаемых выгод, Пруссия, под руководством министра Герцберга, обратила все свое внимание на Польшу и решила поднять её как следует против России и тем самым довести до борьбы с последней. С этою целью она через своих послов, Бухгольца и затем Люккезини, направила сначала патриотическую партию против политики Станислава Августа, а потом, поддерживая внутреннюю реформу, старалась о том, чтобы она как можно яснее была направлена против России и повела к полному разрыву с ней. К несчастью для Польши, это превосходно удалось Пруссии. Станислав Август, видя, что сопротивление с его стороны было бы напрасным, уступил патриотической партии и наконец совершенно соединился с ней.
Под влиянием таких факторов развилась деятельность четырехлетнего сейма. Первые его старания направились главным образом на уничтожение существовавшей до тех пор формы правления, которая возникла под русским влиянием. Поэтому уже 24 октября 1788 г. у постоянного Совета были отобраны военные дела, и их отдали особой войсковой комиссии, 15 декабря были учреждены выбираемые сеймиками порядковые гражданско-военные комиссии (komisye porzadkowe cywilno-wojskowe), как административные органы, зависящие от высших властей, 19 декабря были отправлены послы к европейским дворам, и составление инструкций для них было поручено особой сеймовой депутации, наконец 19 января 1790 г. постоянный Совет был совершенно уничтожен.
Постоянный Совет не был совершенной правительственной формой, уничтожение его могло бы даже означать прогресс, если бы на его место была в то же самое время поставлена новая правительственная власть, энергичная и цельная, но об этом не было и речи. Патриотические послы, но неопытные политики, республиканцы по убеждению, уничтожая Совет, отстраняя тем самым короля от всякой власти, всю исполнительную власть передали в руки сейма. Они предполагали, что сейм, решающий теперь большинством голосов, осилит эту задачу, а не считались с тем фактом, что такое многочисленное и разнородное собрание, как сейм, никоим образом не в состоянии успешно вести дела, требующие беспрерывного и мелочного труда. Правда, сейм выручал себя комиссиями, но эти комиссии, именно военная и финансовая, выступая, как подчиненные, не самостоятельные органы, без всякой связи между собой, равным образом не могли развить энергичной и согласной деятельности. Сейм постоянно вмешивался во все их дела, проволакивал и затруднял решение каждого вопроса, необходимо требовавшего быстроты.
Печальную картину представляли также совещания сейма о предметах, входивших в круг действия исполнительной власти. Рядом с незнанием дела, с обычным в конце XVIII века ораторством и не уменьем помочь себе, явно выступило еще одно, совершенно отрицательное явление: оппозиция, действовавшая недобросовестно. Кроме королевских сторонников и патриотов в сейме заседало еще известное число сенаторов и депутатов, которые или по убеждению, или из частных интересов стремились к золотой свободе и анархии. Они ревностно поддержали нападение на постоянный Совет, потому что предпочитали не иметь никакого правительства и предвидели, что на сейме они успешнее будут противиться всем намерениям укрепления государства. По уничтожении Совета, когда сейм захватил в свои руки исполнительную власть, они мастерски выполнили свое предприятие. Прикрываясь личиной патриотизма, весьма шумно сражаясь фразами, они умели до бесконечности протягивать всякий спор, делать напрасным каждый рассудительный шаг, прерывать и нарушать реформу войска и налогов ничтожными, но чрезвычайно раздутыми вопросами, как например, опасением бунтов на Украине и наказанием Адама Понинского. Между ними отличался красноречием Суходольский, но главой их был печальной памяти гетман Браницкий. Миновал уже целый год с открытия сейма. Были установлены налоги с духовных имений и староств и подоходный налог, названный «пожертвованием десятого гроша» (ofiara dziesiatego grosza), было установлено несколько наборов, но эти средства, полезные во время мира, совсем не соответствовали данному положению. Недостаток исполнительной власти произвел то, что налоги не были собраны надлежащим образом, что малый доход не позволил собрать, вооружить и обучить установленное число солдат. Никогда и нигде недостаток политического смысла не губил больше доброй воли, самоотвержения и трудов. После открытого почти вызова России, страна, несмотря на длившияся целый год совещания сейма, очутилась без защиты.
Счастье, что эта защита в то время не понадобилась. Россия и Австрия так были озабочены войной, ведшейся с Турцией, что не могли выступить в польском вопросе. Они, правда, легко могли произвести другой раздел, но на невыгодных для себя условиях, с очевидной выгодой для Пруссии и с превосходством её, не занятой никаким другим вопросом. При таких условиях Екатерина подавила свое раздражение против Польши и совсем развязала полякам руки до тех пор, пока сама не рассчитается с Турцией. Видя, что Пруссия стоит за патриотическую партию в Польше и стремится вызвать раздоры, Россия уступила требованиям, смело предъявленным Польшей, удалила свое войско и магазины из юго-восточных провинций Речи Посполитой и, следуя совету Кауница, сохранила спокойствие даже по отношению к проектам союза, который Польше предлагала Пруссия. Взамен Гданска и Торна Пруссия должна была вместе с Польшей выступить против Австрии и помочь Речи Посполитой вернуть Галицию. Однако патриотическая партия не могла провести эти условия. Оппозиция, под предводительством Браницкого, все определеннее и определеннее действуя в пользу России, под предлогом патриотизма возбудила общественное мнение в Польше против каких бы то ни было территориальных уступок. Итак дело кончилось 29 марта 1790 г. соглашением, по которому Пруссия обещалась защищать целостность и независимость Польши против двух других соседей, без упоминания о Торне и Гданске. Этот союз, не принося Пруссии никакой выгоды, заключенный недобросовестно, должен был послужить только для большей натянутости отношений между Польшей и Россией. Грозя им России, Пруссия ждала только, когда Россия обратится против Польши, и уверяла себя, что она без соглашения с ней не может окончательно этого сделать.
Между тем в Польше доверились союзу и, видя себя в первый раз за сто лет освобожденными от внешнего давления, с жаром ухватились уже не за вопрос о налогах и войске, но за внутреннюю организацию. Недавний опыт убедил разумных и просвещенных патриотов, что правление сейма не в состоянии удовлетворить существенным потребностям народа, что сильная исполнительная власть должна самостоятельно выступить и действовать рядом с сеймом. Станислав Август, человек слабого характера, увидев в патриотической партии силу, на которую можно опереться, склонился на её сторону и присоединился к её усилиям. Вследствие этого уменьшилось недоверие к королю, пало великое препятствие для правительственной реформы. Однако это были второстепенные обстоятельства. Наибольшей побудительной причиной к деле реформы было общее политическое направление, которое охватило все более образованные умы, было горячее желание исправить зло, загладить бесчестие, которым покрыла народ вековая анархия, была глубокая вера, что эта общественная и политическая реформа, составленная по самым лучшим образцам, будет верною помощью. Пример современной великой французской революции также подействовал потрясающим образом на умы поляков, которые свое политическое образование почерпали из французских отношений и французской литературы, хотя нужно признать, что этот пример не внушил слепого подражания. Под таким влиянием совершилось дело внутренней реформы на четырехлетнем сейме.
Оно прошло через три фазы, с каждым разом принимая более определенный вид, выигрывая в практичности и внутренней ценности. Уже 23 декабря 1789 г. по представлению Игнатием Потоцким: «Оснований для исправления формы правления» сейм установил общие идеи, согласно которым особая депутация должна была во всех подробностях выработать форму правления и представить ее на утверждение сейма. Эта еще очень незрелая вещь, не порывавшая окончательно с гибельной традицией, прошла однако только среди упорной оппозиции ревнителей золотой свободы. «Основания» признавали верховную власть в государстве за владеющей имениями шляхтой, которая собирается на воеводских сеймиках, и с них высылает на сейм своих депутатов с обязательными инструкциями. Сеймики решают все, сейм служит только для собрания и счета сеймиковых голосов, представленных в инструкциях. Единогласие инструкций необходимо для установления основных законов (prawa kardynalne), большинство трех четвертей — для законов политических, большинство двух третей — для законов финансовых, простое большинство — для законов гражданских и уголовных. Исполнение утвержденных законов сейм поручает особым властям, которых он выбирает, именно: королю, министрам, судьям и т.п., и над которыми последний контроль он удерживает за самим собой. Несомненно разумным «основанием» было исключение из сеймиков массы безпоместной шляхты и обуздание таким способом олигархии, но перенесение центра тяжести с сейма на сеймики посредством стеснительных инструкций делало парламентскую машину еще более, чем дотоле, неповоротливой, а сохранение единогласия инструкций при установлении основных законов было уступкой анархической традиции. Наконец все, что относилось в «Основаниях» к исполнительной власти, по меньшей мере было очень неясным и неопределенным. Исполнительная власть была признана за королем и его министрами, однако ему не были определенно подчинены исполнительные коммиссии, был сохранен непрерывный контроль сейма, через что в недрах правительственной власти должно было возникнуть разложение, и всякая энергия в действиях становилась невозможной.
«Основания для исправления формы правления» не могли послужить свидетельством существенного улучшения этой формы и имели только то значение, что возбудили в широких размерах спор о предположенной реформе на сейме и среди общественного мнения, в разговорах и в обширной литературе политических брошюр. В такого рода школе понятия выяснялись, исправлялись и обращались на более верную дорогу. Большим шагом вперед были также «Основные законы», представленные депутацией почти через полгода, 5 августа 1790 г., после утверждения «Оснований». Эти законы допускали горожан до обладания поземельными имениями и до военных чинов, обеспечивали за крестьянами личную свободу и покровительство государственных законов, укрепляли королевскую власть, предлагая ввести избрание королевских родов вместо выбора отдельных королей и возвращая королю право назначения чиновников. Уже при жизни Станислава Августа и притом в самом скором времени должна была быть выбрана царствующая династия в лице курфирста саксонского и его потомков. Проект, шедший так далеко и состоявший из 89 параграфов, вызвал упорную оппозицию со стороны приверженцев золотой свободы, бесплодно тянулся спор, а сейм, находясь не в полном составе вследствие оппозиции, не обладал мужеством для того, чтобы простым большинством голосов решить такой основной вопрос, и опасался массы шляхетского общества, которое еще не отреклось от старинных традиций. Постановлено было увеличить число депутатов и таким образом дать силу сейму и одновременно универсалом 24 сентября 1790 г. вопрос об избрании был отдан на утверждение сеймиков.
Сеймики, то есть народ-шляхта, значительным большинством высказались и за реформу и за вступление на престол курфирста саксонского, но только несколько сеймиков — за наследственность престола. Новые депутаты усилили партию патриотов и ободрили ее к более решительному образу действий. 16 декабря собрался увеличенный сейм. Результатом нового направления был закон о сеймиках и важный закон о городах, окончательно утвержденный 18 апреля 1791 г. Он производил большой переворот в тогдашней организации Речи Посполитой.
Мы уже говорили выше, что во второй половине XYIII века, под влиянием вновь возникавшей промышленности и торговли, под влиянием распространявшегося просвещения, население главнейших городов, и особенно Варшавы, стало возрастать, богатеть и более сознавать свою самостоятельность. Снова появился элемент, который начал соперничать со шляхтой и в экономическом отношении, и в патриотизме, и в просвещении. Отголосок великих событий французской революции, в которых горожане играли главную роль, придал мужество этому элементу, среди него нашлись люди выдающегося характера, как Ян Декерт, варшавский городской голова, которые склонили горожан к большему единению и выступили с требованием возвратить городам необходимую для них самостоятельность и политические права. Эти требования исполнил наконец четырехлетний сейм посредством городского положения и образовал из городского элемента новую и сильную опору предположенной реформе. На горожан было распространено правило "neminem captivabimus", города были освобождены от всякой исключительной юрисдикции, им было возвращено полное самоуправление, шляхта, проживавшая в городах, была подчинена городским законам, был уничтожен обычай, по которому занятие торговлей или промышленностью влекло за собой потерю шляхетского достоинства, горожанам был открыт доступ к приобретению поземельных имений, к офицерским чинам в войске (за исключением национальной кавалерии), к судейскому сословию и к каноничеству, облегчено получение шляхетства. За семью более значительными городами в каждой из трех «провинций» Речи Посполитой было признано право отправлять уполномоченных, которые на сейме имели только право заявить свое мнение, но в известном количестве входили в состав финансовой и полицейской коммиссий и ассессорского суда, следовательно в состав верховной правительственной власти. В сфере местного управления городам была сделана та же самая уступка: им дозволили отправлять коммиссаров в состав порядковых воеводских коммиссий.
Но когда со всей свободой вознамерились осуществить подобным образом дело реформы, внезапно начал омрачаться ясный дотоле политический горизонт. В Англии пало неприязненное России министерство Питта, Пруссия увидела себя изолированной в своей антирусской политике и, в то же время, теряя надежду выторговать что-либо в Польше, стала сближаться с Россией на очевидную гибель поляков. Только при виде этой опасности патриотическая партия пробудилась к более поспешной деятельности. Предводители патриотов в соглашении с королем составили проект новой конституции, основанный на предшествовавших подготовительных работах, но шедший гораздо дальше их, потому что он заходил даже до наследственности трона, и решили провести его за одним разом. Намерение удалось весьма хорошо. Пользуясь тем, что после пасхальных праздников съехались еще не все оппозиционные депутаты, король внес проект конституции 3 мая 1791 г. и значительное большинство участвовавших на сейме, обходя предписанные регламентом совещания, приняло его par acclamation и немедленно, вместе с королем, присягнуло ему, как основному закону.
Кроме вступительного пункта, который признает католическую религию господствующей, но предоставляет свободу всем другим религиям и вероисповеданиям, конституция 3 мая в одиннадцати обширных пунктах заключает главные принципы будущей общественной и политической организации.
Существовавшее до тех пор устройство польского общества, деление на три сословия: шляхетское, городское и сельское, остается неизмененным в этой конституции. Города удерживают права, недавно утвержденные, за крестьянами признано покровительство закона единственно в договорах, которые они стали бы заключать с своими помещиками. Не будем однако осуждать руководителей четырехлетнего сейма за то, что они так мало подражали французским революционерам. "Права человека", провозглашенные в польской конституции, не вызвали бы в Польше тех последствий, что во Франции, потому что польское общество еще не было подготовлено к ним, они только произвели бы в нем волнение и тем самым затруднили бы дело политической реформы, в котором было усмотрено самое скорое средство спасения отчизны.
В политической реформе заключается все значение конституции. Узнав из продолжительного опыта старинные недостатки польской формы правления, законодатели четырехлетнего сейма окончательно порывают с свободным избранием, liberum veto, единогласием, независимостью должностей, конфедерацией, делят государственную власть на три отдельные, самостоятельные ветви: законодательную, исполнительную и судебную, точно намечают их взаимные границы и каждую из этих властей основывают на разумных и практических принципах.
Законодательная власть составляется из посольской избы и избы сенаторской, в которой совещаются епископы, воеводы, кастеляны и министры под председательством короля. Каждая изба совещается отдельно, но при обыкновенных постановлениях (единовременные налоги, бюджет, война, трактаты) голоса обеих палат считаются вместе, в законодательстве же и в установлении постоянных налогов сенаторская изба может только отсрочить до ближайшего сейма постановление избы посольской. "Все и всюду должно быть решено большинством голосов", но основы конституции сейм может переменят только через каждые двадцать пять лет для того, чтобы избежать слишком скорых переворотов.
Если в законодательстве участие короля ограничивалось председательством в сенате и решающим голосом в случае равенства голосов, то зато вся исполнительная власть была передана ему. Оставляя свободное избрание, но соединяя его с семейным престолонаследством и намечая ближайшую династию в лице курфирста саксонского Фридриха Августа и его потомков, в действительности сделали престол наследственным и прочным. Функции исполнительной власти король исправляет посредством министров (так называемые стражи — straz), которых назначает сам, но которые ответственны перед сеймом. Ему, а в некоторых отношениях и министрам, подчиняются все другие правительственные учреждения: правительственные и воеводские комиссии. Исполнительной власти принадлежало внутреннее управление государством в пределах, указанных законами и постановлениями сейма, и предварительные переговоры с иностранными государствами. Как далеко простиралась эта реформа, лучше всего можно видеть из того, что она должна была столкнуться даже с люблинской унией 1569 г. и выговоренное в ней отдельное правительство для «Литвы уничтожить особым установлением. Наконец конституция предоставляла полную независимость судебному ведомству, оставляя подробные улучшения его последующим постановлениям, и предлагала потрудиться над кодификацией гражданских и уголовных законов.
Эти общие принципы окончательно решали вопрос о дальнейшем внутреннем развитии Речи Посполитой. Их нужно было развить в подробных постановлениях и осуществить. Эту трудную законодательную задачу сейм исполнил теперь с удивительным сравнительно успехом и с необычайным законодательным смыслом. Менее, чем в год были готовы пространные постановления о сейме и сеймиках, о королевской страже (министрах) и комиссиях, о судах и трибуналах, а многочисленные проекты указывали на то, что сейм, раз вступив на путь реформы, развил бы ее и в направлении общественной организации.
В законодательном отношении четырехлетний сейм исполнил свою задачу замечательным во всех отношениях способом. Четыре года продолжался его труд, время нисколько не продолжительное, если принять во внимание, с какими трудностями приходилось ему бороться в этой области, и какие постановления он оставил по себе, если принять во внимание, что реформа, которую он выполнил, не была искусственно навязанной, но вышла из недр самого народа и созрела только в продолжении сейма. По этому самому она была свидетельством возрождения, исправляла ошибки прошлого, в качестве программы простиралась в будущее, вела народ к новому развитию и давала ему право жить.
Где однако шло дело о «быть или не быть», там реформа правительственной власти не могла быть достаточной. Нужен был политический смысл, нужно было сообразоваться с данными условиями, а до этого не возвысился еще ни польский народ, ни его сейм. Польша не хотела постепенной и мирной реформы путем подчинения России и не пыталась на такую реформу, пользуясь временным случаем, она провела решительную реформу, направила ее прямо против существовавшего до сих пор влияния России, а сил своих не сосчитала. Суть заключалась, очевидно, не в сыром запасе таких сил. И по своему пространству, и по населению Польша составляла еще не последнее государство. Дело шло только о возможности сосредоточения этих сил и об их соответственном употреблении. И вот четырехлетний сейм выполнил в этом отношении одно из условий, учредил правительственную власть, вокруг которой могли сосредоточиться усилия, направленные к защите, но не был в состоянии иди не умел создать другия условия.
Пока дело шло о составлении новых законов, масса народа-шляхты легко поддавалась стремлению просвещенных людей, выступавших с энергией и искренним воодушевлением, когда же пришлось поддержать эти законы, то оказалось, что в большинстве народа недоставало этого воодушевления, а в отдельных личностях проявились анархические стремления, для подавления которых не хватало мужества и традиции. С таким настроением должен был считаться и король, и его правительство, и заседавшие на сейме. Для привлечения оппозиции король составил министерство из самых противоположных элементов, которые не могли стараться действовать единообразно. В состав его, рядом с Гугоном Коллонтаем и Игнатием Потоцким, предводителями патриотической партии, вошли известные предводители оппозиции и сторонники России, канцлер Малаховский и гетман Браницкий. Чтобы привлечь меньшинство к конституции, большинство на сейме до чрезвычайности считалось с этим меньшинством, в продолжительных совещаниях замедляло или ослабляло важные постановления для привлечения массы шляхты, задержано было установление чрезвычайных налогов, без которых не могло быть речи о выставлении соответственной вооруженной силы. В октябре 1791 г. занялись серьезнее вопросом о войске и финансах, однако не прошло радикальное средство немедленной продажи коронных имений для приобретения капиталов на ведение войны, едва только в мае 1792 г. собрались увеличить подати, но это увеличение не могло быть достаточно. Блестящие, но исключительные примеры пожертвований отдельных личностей не могли заменить недостатка общественной готовности к жертвам. Распоряжаясь незначительными средствами, военные власти, несмотря на усердную деятельность, не могли выставить в последнюю минуту более 45.000 человек, которым многого недоставало относительно запасов, обучения и дисциплины. С такими средствами Польша не могла выступить активно и самостоятельно в один из самых грозных моментов, который приближался для всех государств Европы.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.